Unknown

Она помогла мне избавиться от грязной одежды, вымыла меня и расчесала мне волосы. Я впала в какое-то жуткое оцепенение. Не могла понять – сплю ли я и вижу очередной кошмар или это происходит на самом деле? Где я? В какое место я попала, и неужели теперь Асад мой господин? А кто такой Кудрат и почему его все боятся?

Едва я успела одеться, как опять вошли двое мужчин, они схватили меня и потащили к кровати. Меня обуял не просто ужас, меня обуяла паника и дикий шок. Я вырывалась и кричала, я дрожала и билась в истерике, пытаясь не позволить им привязать меня к кровати… как тех женщин, про которых рассказывали. Но ублюдки были слишком сильны, а я ослабла от сопротивления, голода и страха. Меня буквально распяли на этой кровати и пригвоздили к ней, раздвинув руки и ноги в разные стороны. И опять завязали глаза. Если они меня тронут, я умру…

Но они ушли. Просто вышли из сарая, и их голоса теперь доносились издалека, становясь все тише. Я так и пролежала до самой ночи, слыша, как снаружи что-то празднуют и опять доносится музыка и женский смех с пьяными мужскими голосами.

Это превратилось в невыносимую пытку – лежать и ждать… ждать, что кто-то войдет, чтобы причинить мне жуткую боль и унижение. Но я боялась уснуть, боялась, что во сне это будет еще ужасней… что я пропущу и не буду готова… Господи, пусть я лучше перестану вначале дышать. Потом я начала надеяться, что никто меня не тронет. Но я ошиблась… услышала шаги снаружи, и вся внутренне сжалась, чувствуя, как перехватывает дыхание и от дикого животного страха сводит все мышцы на теле.

Кто-то вошел в сарай. Я различала шумное мужское дыхание, а затем лязг железа. Вздрогнула, понимая, что мой жуткий гость расстегнул ремень. О Боже! Пусть я умру до того, как это произойдет. Пусть я лишусь рассудка или сознания, но не почувствую ничего… не узнаю, как оскверняют душу и тело.

Чья-то рука легла мне на лодыжку, я не выдержала напряжения – закричала, и мужская ладонь тут же накрыла мой рот, не давая издать ни звука.

******

Он чувствовал, как задыхается рядом с ней. Как его разрывает от бешеной потребности ее увидеть. Послать всех к дьяволу. Ворваться в тот сарай и устроить пиршество плоти. Осознание, что ее тело, ее запах, ее голос – все это рядом настолько, что стоит ему лишь протянуть руку и взять, сводило с ума. И он подходил туда, смотрел сквозь щели на то, как жмется к стене, как смотрит обреченно перед собой, и тут же убирался прочь. Ему было достаточно увидеть, что с ней все в порядке. Хотя что могло произойти с этой дрянью? Он приказал кормить насильно, когда она отказалась есть, он следил, чтоб к ней никто не входил. И ощущал, что его безумие никуда не делось. Оно стало в разы сильнее и мощнее, чем раньше. Аднан никогда не думал, что может продолжать так зверски желать и так обреченно любить суку, которая так грязно его предала. Иногда он подходил к сараю ночью и смотрел, как она спит, и ему хотелось прикоснуться к ней до адской боли в суставах. Но он одергивал себя и шел в свою хижину, чтобы драть там очередную шармуту, привезенную Асадом или его людьми. Чего-чего, а разнокалиберных шлюх хватало всегда. Но не всегда он действительно мог получить свою дозу удовольствия с ними. Иногда трахал часами до ошизения, до нервной дрожи и не кончал, выбрасывал к дьяволу и валился кулем на матрас, чтобы, тяжело дыша, догоняться самому, вспоминая, как брал когда-то ее. Неизменно одна и та же картинка – ее молочно-сливочное тело, перепачканное песком, извивающееся под ним, и белые волосы, рассыпанные ослепительным ореолом вокруг прекрасного лица.

Чем сильнее росла его ненависть к ней, тем страшнее становилась и одержимость. Словно они срослись друг с другом в единое целое. Он пытался с этим справиться. Пытался излечиться все эти годы без нее, а потом нескончаемую неделю рядом с ней. Привез Фатиму, чтобы она своей неуемной похотью не давала ему времени тосковать по лживой шармуте… Но если раньше это работало, раньше именно Фатиме удавалось доставить ему удовольствие своей извращенной покорностью и готовностью терпеть любую пытку, как физическую, так и моральную, то сейчас его не возбуждало даже это… Он хотел войны, борьбы не на жизнь, а на смерть. Хотел свою непокорную Зиму, ту самую, строптивую и сводящую с ума гордостью и упрямством. А в ту ночь он не выдержал. Сломался. Увидел, как она моется в чане, и у него затмило разум чистейшей и самой жгучей похотью, какую только мог испытывать человек. Напополам с лютой ненавистью и дикой ревностью. Шармута… раздвигавшая ноги перед Рифатом, стонавшая под ним, извивавшаяся под ним и оравшая его имя.