Unknown

—Предлагали всякое на столбы — сосну, лиственницу, а мы выхлопотали, чтобы нам прислали их из Москвы. Эти когда-то стояли на Тверской. Красивые были. А потом на Тверской появились гиганты-дома, сама улица расширилась раза в три, и столбы эти стали смешны. А у нас они украшают: они приближают нас к Москве и к нашему чудесному моторному заводу. Ах. какие липы мы там рассадили! И вы, Иван Иванович, вполне понимаете, что, строя коттеджи для рабочих, вы тоже приближаете рабочих к Москве.

Иван Иванович насупился.

—Нет, сюда надо переселить по крайней мере миллионов пятнадцать, вот тогда Урал скажет свое настоящее, веское слово. И, наоборот, я хочу сделать так, чтобы люди не стремились в Москву.

—Вы меня не так поняли: ведь чтобы люди не стремились в Москву, надо создать такие же условия и здесь: квартиры, школы, клубы, детские дома, площадки, театр, хорошие тротуары, дороги.

Они прошлись по центральному проезду, свернули влево. Тут строился новый главный сборочный цех: завод расширялся, чтобы из моторного превратиться в автомобильный. Около строящегося цеха не видно было ни лишней доски, ни лишнего кирпича, а дорожки были посыпаны желтым, золотистым песком.

—Не отступаете... от песочка,— проговорил николай Кораблев.

—Нет. Это моя привычка, как утром умываться.

И вдруг все это — ритмическое дыхание завода, запахи гор, красивое, углубленное морем электрического огня небо, золотистый песочек,— вдруг все это куда-то рухнуло: они вошли в термический цех, и их обдало гарью, гулом, грохотом, скрежетом железа, визгом стальных прутьев. Из огромных печей рвалось бушующее пламя. Около печей мельтешили люди — грязные, изможденные, высушенные обильным потом и сквозняками.

—Ад! — сказал Иван Иванович.— И так ведь во всем мире, в любом термическом цеху.

—Адские условия мы и хотим уничтожить,— загораясь, проговорил Николай Кораблев.

—Звезды с неба собираетесь хватать,— осадил его Иван Иванович.

—А вы слышали про теорию — обработка металла током высокой частоты.

—Хлеб собираетесь заменить пилюльками. Баловство! — неожиданно грубо проговорил Иван Иванович.— И Альтмана, поди-ка, втянули в это дело?

—Альтман сейчас почти директор завода... Я ему передал все производство, а сам занимаюсь вопросами рационализации и вот этим — термическим цехом,— смягчил Николай Кораблев, не сказав «обработкой металла токами высокой частоты», готовя Ивану Ивановичу «сюрприз».— Вы видите, это вот идет кулачковый валик. На его закалку, в общем, тратится шестьдесят шесть часов. Это вот коленчатый вал. На него тратится еще больше. А это вот шестеренка — самая мучительная деталь в термическом цеху: почти каждый зубчик надо закаливать по-иному.

—Вижу. И буду еще видеть до гробовой доски.

—А разве вы хотите через несколько минут покончить самоубийством?

—То есть как это?

—Идите сюда,— Николай Кораблев в порыве даже бесцеремонно дернул Ивана Ивановича за рукав и сам первый шагнул в дверь за стеклянную перегородку.

Тут все было чисто: брусчатые натертые полы, свежий, насыщенный запахами гор воздух, аккуратно расставленные колонки за светлым стеклом, и все это было залито голубоватым электрическим светом.

Где -то в старом цеху, в дыму и копоти, промелькнул инженер Лалыкин, такой же чумазый, как и все рабочие. Николай Кораблев через полуоткрытую дверь позвал его. Но тот виновато махнул рукой и скрылся.

—Даже не входит сюда в грязном костюме,— похвастался Николай Кораблев.

—Костюм-то легко поменять, а вот поменять дело — трудно... и невозможно. Невозможно. И я уверен, зря тратите время.— Иван Иванович недоверчиво подошел к одной колонке, у которой стояла девушка, и поцарапал колонку ногтем, что у него всегда являлось признаком большого недоверия.— Штучки, Николай Степанович. И вам этими штучками грех заниматься, а теперь — особенно.

Девушка нажала кнопку. В колонке вспыхнул свет, хлынули потоки воды. Два кулачковых валика стали подниматься все выше и выше, раскаляясь пояском и тут же охлаждаясь потоком жидкости.

Иван Иванович посмотрел на часы, на девушку и снова остановил взгляд на кулачковых валиках. В эту минуту подошел уже переодетый в синий комбинезон инженер Лалыкин.

—Хорошо, Николай Степанович. Освоили не только коленчатый вал, но еще шестнадцать деталей,— мягко улыбаясь, прошептал он.

Николай Кораблев показал глазами на Ивана Ивановича.

—Не осрамитесь перед ним — строгий и знающий судья.

Лалыкин уверенно сказал:

—И строгий судья признает победу.

Иван Иванович покосился на него, затем скова глянул на часы, на колонку. Девушка запела было какую- то песенку, затем неожиданно смолкла. В колонке погас свет, поток жидкости оборвался. Девушка открыла дверку, вынула кулачковый валик. Он был уже прохладный и влажный. Подала его Ивану Ивановичу. Тот взял, почему-то понюхал и сказал:

—И это все? А не шутка? За шесть минут? И все?

—Все,— ответил Лалыкин.

—Ведите дальше,— все еще сомневаясь, потребовал Иван Иванович.— Да-да! — с расстановкой произнес он свое обычное «да-да» и опять ковырнул, наступая на Николая Кораблева.— Поди-ка, немедленно в производство сие хотите! И, конечно...