Unknown

Николай Кораблев оторвался от окна, через которое смотрел на это бездонное небо, на леса, на горы, будто почищенные за ночь, глянул на Рукавишникова, предполагая, что тот «выпил», и, видя, что лицо у того не пьяное, а, наоборот, серьезно-встревоженное, спросил:

—В чем дело, Макар Савельевич? Вы говорите так, будто кого-то убили.

—Хуже! — Макар Рукавишников сел на диван, сбросил с головы кепи, зачес свалился, оголяя восковую лысину.

—А что же? — уже тревожась, поторопил его Николай Кораблев.

—Цистерны с нефтью не пришли. Я обшарил все дороги. Вот, только накладные,— и кинул на стол накладные.— На базе горючего кот наплакал.

У Николая Кораблева так сжалось сердце, что он позеленел.

«Прохвост,— подумал он, сдерживая бешенство.— И зачем я его оставил на заводе? Ведь это так и должно быть: низкий человек всегда мстит в самую радостную минуту». Он поднялся из-за стола и, неподвижными глазами глядя на Макара Рукавишникова, процедил:

—А в тюрьму не желаете? Мы не посмотрим, что вы рабочий. По злобе хотите выпустить из завода кровь?

Макар Рукавишников весь потянулся и, задыхаясь, еле слышно произнес:

—Да что вы? Для меня легче из себя кровь выпустить.

—Ее из вас выпустят.— И Николай Кораблев взял было трубку телефона, намереваясь позвонить в соответствующее учреждение, чтобы арестовали Рукавишникова, но в это время в трубке послышался голос инженера Лалыкина. Тот так же взволнованно, как и Рукавишников, сообщил:

—Николай Степанович, нам срывают график: приостановилась подача деталей.

И тут же его перебил Иван Кузьмич:

—Крышка! Нам, моторному, крышка: сосед не дает коробку скоростей.

Затем позвонили из цеха коробки скоростей: там тоже чего-то не хватало, потом с электростанции, из ремонтно-механического, из литейного... и со всех сторон посыпались такие тревожные звонки, как будто весь завод разом был охвачен пожаром.

В кабинет вошел Альтман. Всегда веселый, жизнерадостный, он теперь казался каким-то опухшим. На вопросительный взгляд Николая Кораблева он развел руками:

—Сели на якорь: Златоуст не подал металл.

Под Николаем Кораблевым закачался пол, стена перед ним куда-то поплыла, и он, упираясь руками в спинку кресла, сел.

А ведь только вчера спрашивали из Москвы, как дела с выполнением программы. Николай Кораблев спокойно и уверенно ответил:

—Хорошо. Выполним и дадим сверх программы четыреста моторов.

—Сверх программы четыреста моторов? Тогда с вами сейчас будет говорить товарищ Сталин,— и человек, говоривший по телефону с Николаем Кораблевым, передал трубку Сталину, и в трубке послышался глуховатый, тихий, но далеко слышимый голос:

—Вы, товарищ Кораблев, говорите, что дадите сверх программы четыреста моторов? Это наверняка?

Николай Кораблев чуть замялся, сказал:

—Да. Наверняка, наверное.

—А без «наверное»?

—Да. Дадим,— уверенно ответил Николай Кораблев.— Трудно, но дадим.

—Нам еще трудней. Но мы надеемся на вас. А вы на кого?

—Я? Я на рабочих.

—Вот это хорошо. Передайте товарищам, что... я очень прошу помочь стране. Очень прошу. До сви¬дания.

И вчера же по всем цехам, по всем общежитиям были проведены митинги, и всем рабочим были переданы слова Сталина... И все рабочие поклялись дать сверх программы четыреста моторов...

И вот — нет металла, нет деталей, нет нефти, угля, есть только рабочие, желание и обещание дать сверх программы четыреста моторов.

—Отвратительно,— заикаясь, проговорил Николай Кораблев, только тут поняв свою ошибку: внимательно следя за тем, что происходит на фронте, он не догадался, что отступление Красной Армии потребует от тыла больше угля, нефти, транспорта, вооружения, хлеба и посадит все заводы на голодную норму, поэтому о нефти, угле, металле, запасных частях надо было думать раньше, а не надеяться на самотек.— Ошиблись. Ой, как ошиблись,— тихо проговорил он и, глядя на растерянного Альтмана и Макара Рукавишникова, произнес, обращаясь к последнему: — А меня вы, Макар Савельевич, простите... за те... грубые слова... простите,— и уставился в окно, уже никого и ничего не слыша, ощущая только одно — как по всему телу пробегает мелкая-мелкая дрожь.— Отвратительно,— заикаясь, еще раз произнес он, вспомнив обещание дать фронту сверх программы четыреста моторов... И вдруг обильный пот выступил на висках Кораблева, а по тому месту, где сейчас виднелся седой клок волос, будто снова кто-то ударил молотком.

4

В кабинет шли люди. Они шли без вызова, стихийно, гонимые одной общей бедой, которая так неожиданно свалилась на их завод... Пришел Сосновский. Не улыбаясь, не показывая ряда крупных белых зубов, он тихо сел на диван. Следом за ним вбежал Ванечка. Этот еще с порога что-то хотел крикнуть, но осекся, видя, в каком состоянии находится Сосновский, и, присев рядом, безмолвно спросил глазами: «Ну, как?»