untitled

продуктом, доступным практически всем, то элита не может

больше отличаться от масс своим «открытым» консьюмериз-

мом. Если все модели копируются и продаются гораздо дешев-

ле, как, например, подделки под сумки от Prada и Louis Vuitt on на

Кэнал-стрит, то обладатели настоящих сумок от Prada и Louis Vuitt on вынуждены довольствоваться «скрытым» консьюмериз-

мом: внутренней гордостью за то, что их сумка — не подделка, хотя лишь немногие знатоки смогут это определить.

183

Торстайн Веблен посмеивался над богатыми за их страсть к

вещам ручной работы, утверждая, что они на самом деле хуже

вещей машинного изготовления, но богатые смогли превратить

их несовершенства в достоинства, такие, например, как уни-

кальность. Но к концу девяностых этот трюк перестал работать.

В то время как средний класс все более и более успешно копиро-

вал стиль богатых, в том числе все его несовершенства, послед-

ним пришлось пойти буквально на экстремальные несовершен-

ства, чтобы выделиться, сделав высокой модой абсолютно несо-

вершенную и уродливую одежду и мебель, — такой дурной стиль

(с точки зрения старого деления на «высокое» и «низкое»), что

ни один уважающий себя представитель среднего класса не

захотел бы его копировать. Пример тому — разорванные джинсы

с бусинками от Гуччи за 3800 долларов, бывшие пиком высокой

моды прошлой осенью.

Как всегда, по этой части Сохо бродят толпы людей, стремя-

щихся к статусу ноубрау. Если использовать старую иерархию

«высокого» и «низкого», можно сказать, что люди сейчас гораздо

больше озабочены статусом. Но происходит это скорее на ули-

цах, чем в галереях. Осматривая групповую выставку в галерее

Sonnabend, я поворачиваюсь, и мои глаза на мгновение задержи-

ваются на интересном прямоугольнике пространства. В следу-

ющий момент я понимаю, что это окно и я смотрю на Бродвей.

Многие из этих людей небогаты: у них нет сбережений, их

кредитные карты заблокированы, и у них тысячи долларов дол-

гов под 18 процентов годовых. Но отсутствие средств не только

не расхолаживает их в стремлении к статусу, но, напротив, подстегивает.

В музее Гуггенхайма выставка шести финалистов пре-

мии Hugo Boss для художников-авангардистов, и я хочу увидеть

184

ее, пока она не за крылась. Я плачу 8 долларов и иду наверх, где

выставлены работы. Все шесть финалистов работают в жанре

инсталляции или мультимедиа, среди них нет ни одного худож-

ника или скульптора.

Походив вокруг экспонатов, я сажусь на пол перед видеоин-

сталляцией Пипилотти Рист из Швейцарии. Ее работа, назван-

ная «Пей мой океан», — это видеоклип на поп-песню Криса

Айзека Wicked Game. В клипе автор поет эту песню в приколь-

ном стиле слегка истеричным голосом, а камера скользит по ее

телу под водой в тропическом океане, и ее тело совершает под

музыку движения с намеком на эротику. (Рист раньше играла

на ударных в рок-группе, что подчеркивает ее принадлежность

к ноубрау.) Фильм (вернее, два фильма, соединенные под прямым

углом на большом экране в форме буквы «L») сделан в знакомом

сюрреалистическом стиле MTV.

Я задаю себе обычные вопросы, пытаюсь сделать обычные

выводы. Я мысленно достаю логарифмическую линейку для

измерения статуса, раньше меня не подводившую, и приклады-

ваю ее к работе Рист. Авангард или кич? Искусство или реклама?

Хорошо или плохо? Старые категории и понятия вряд ли здесь

пригодятся. Это не совсем искусство и не совсем реклама. Это

искусство, созданное из дискурса рекламы. Фильм, не являясь

ни искусством, ни рекламой, но их гибридом, позиционируется

и используется для того, чтобы продавать… самого автора. И при

этом нельзя обвинять Рист в «продажности». Ее инсталляция

на самом деле — не продукт, хоть и сделана на основе продукта.

Рист, возможно, и не смогла бы продать свой фильм. (Охота

кому-то покупать его, когда подобное можно увидеть по телеви-

зору.) Как и большинство авторов инсталляций, Рист живет ско-

рее за счет музеев и компаний вроде Hugo Boss, чем за счет про-

дажи своих работ.

185

Смотреть на публику почти так же интересно, как и на

выставленные работы, и, похоже, публика это понимает. Неко-

торые пришли сюда с тем же серьезным «аристократическим»

видом, с каким я инстинктивно прихожу в музей, — серьезность, с которой человек приходит в Метрополитен, чтобы «полу-

чить» высокую культуру. Но большинство людей пришли лишь

для того, чтобы развлечься и посмотреть друг на друга, твердо

уверенные в том, что они и есть культура.

Присев на диванчик, я смотрю на облегающие штаны

защитного цвета, подвернутые снизу, извест ные бренды (Polo, Guess) и более новые вроде Muss и LEI. Майки фирмы X-Large, рэйверско-эсидхаусные логотипы и шапки-«колокола», торча-

щие над штанами резинки высоко натянутых трусов, «Тимы»

(ботинки фирмы Timberland) и Tommy Hill. Tоmmy Hilfi ger, а до него

Ральф Лорен, пытались продавать свои модели устремленному

ввысь белому среднему классу, наполняя рекламу образами

развлекающихся англосаксов. Но только когда черные город-