Он ни словом не обмолвился о своих планах по поводу Диснейленда. Однако позже, вспоминая ту встречу, я понял, что в нашем разговоре то и дело мелькали намеки на эту его мечту. Он расспрашивал меня и таким образом пытался выяснить, что бы семнадцатилетний подросток со Среднего Запада хотел видеть в парке вроде Диснейленда. В конце он пригласил меня провести вторник на его студии в Бербанке.
День стремился к закату, и Лиллиан Дисней позвала его из дома. Они собирались куда-то на ужин, так что Уолт извинился, но сказал, что если я хочу, то могу остаться еще. “Переоденься и поплавай”, – предложил он мне. Уолт ушел, а я достал из кармана смятую брошюру и стал записывать все, чему учил меня в этот день Уолт. Через некоторое время Уолт и Лили вышли из дома и подошли ко мне. “Знакомься, Джонни, это миссис Дисней, – произнес Уолт. – Оставайся сколько захочешь, только не забудь закрыть калитку, когда будешь уходить”. И они просто ушли. Я поверить не мог, что остался один в поместье Диснеев.
Чуть позже поехал назад, а потом пошел к другу. Уже стемнело, и мне приходилось постоянно останавливаться под фонарями, чтобы записать еще что-то из нашего с Уолтом разговора. Один из памятных советов, которые он мне дал, был таким: “Думай о хорошем, это даст тебе крылья”. Через два дня на студии я узнал, что это строчка из нового диснеевского мультфильма о Питере Пэне. Уолт проверял ее на мне, следил за моей реакцией – и в то же время он сказал мне то, во что сам глубоко верил.
Счастье Уолт определял как “спонтанное удовольствие, гармонично сочетающееся с удачными обстоятельствами”. Свою философию счастья он изложил мне, спев песенку из бродвейского мюзикла ‘No, no, Nanette’. В ней есть такая строчка: “Я хочу быть счастливым, но я не буду счастлив, пока не сделаю счастливым и тебя”. А затем он задумчиво произнес: “Наша жизнь должна быть похожа на Всемирную ярмарку счастья. Я знаю, что в действительности это не так, но мне хотелось бы, чтобы это было именно так. Я верю, что это возможно, и надеюсь, когда-нибудь так и будет”. Я никогда не забываю эти слова».
Спустя два дня после своего визита в дом Уолта Калхейн приехал на студию Disney. «Уолт все устроил к моему визиту, попросил своих сотрудников провести со мной время. Зачем ему было так носиться с семнадцатилетним мальчишкой из Иллинойса? Думаю, он предвидел, что я стану его преданным последователем. Что ж, он оказался прав».
Я очень благодарен Джону Калхейну за то, что он поделился со мной воспоминаниями о том памятном дне 1951 года. Благодаря этому мы можем глубже понять причины, побудившие Уолта взяться за Диснейленд. Уолт верил, что жизнь может – и должна быть – Всемирной ярмаркой счастья. Диснейленд, который сам Уолт называл «счастливейшим местом на земле», являлся для него способом сделать мир лучше. Он верил, что если люди будут думать о хорошем, они обретут крылья и смогут взлететь высоко-высоко, смогут творить невероятное и прекрасное.
Я уверен, что планируя Диснейленд, Уолт лелеял мысли о чем-то большем, чем развлечения и веселье. Для него Диснейленд являлся островком утопического счастья в море человеческого горя. Он представлял, как люди будут приходить сюда, радоваться, заряжаться оптимизмом, а затем нести его за пределы парка – во весь мир.
Новое противостояние
Уолт знал, что строительство Диснейленда – самая амбициозная задача, за которую он когда-либо брался. На это потребуется уйма денег, а студия и так едва держится на плаву. Да и кроме того, эксперты в один голос твердили ему, что из этой затеи ничего не выйдет.
Рой умолял брата одуматься и оставить свою странную идею. «Уолт, – говорил он, – мы занимаемся производством фильмов, а не аттракционов». Через некоторое время Рой оставил попытки повлиять на Уолта прямо и решил сменить тактику. «Когда бы я ни приходил к брату, чтобы поговорить о парке, – вспоминал позже Уолт, – он всегда оказывался слишком занят финансовым отчетами. И я решил больше не беспокоить его».