Уорхол

Директор института, Семюэль Адамс Грин[421], подготовил все наилучшим образом. При содействии торгового дома Campbell’s

он напечатал пригласительные билеты на оборотной стороне настоящих этикеток суповых банок, а на афишах воспроизвел репродукцию картины «Облигации сберегательного займа S и H». Этот же мотив он использовал для рисунка блузки, предназначенной для Лалли Ллойд, президента института, и для собственного галстука. «Все эти детали, по нашему мнению, должны были подбросить темы журналистам в том случае, если у них не получится рассуждать о работах», – сказал он.

Также Грин пустил в прокат в некоторых кинотеатрах города фильмы Уорхола и командировал в Нью-Йорк, к художнику, репортеров, заверив их, что они могут делать любые, самые скандальные фотографии. Энди, в свою очередь, попросил покрыть стены в музее серебристой фольгой, чтобы создать впечатление о «Фабрике», и предупредил о выступлении эпатажной рок-группы.

Весьма довольный такими приготовлениями к достойной встрече известного художника и его не менее известной музы, Уорхол, разумеется, ожидал самого живого интереса к своей выставке и ее посещения более разнородной публикой, чем обычно, но очень скоро эти предположения были развеяны, скорее даже сметены реальностью. К выставке хлынул не поток зрителей, на нее обрушился торнадо. В выставочном павильоне, при условии его нормальной работы, могло поместиться одновременно максимум семьсот человек, но туда уже набилось около двух, а может, и трех тысяч посетителей. Люди все прибывали, и возникла ужасная давка. Сэм Грин в спешке, ужасаясь происходящему, снял со стен несколько картин. Телевизионных операторов попросту затолкали, и они были вынуждены ретироваться со своей аппаратурой подобру-поздорову. Прибывающие гости повалили осветительные прожекторы, и они, падая, цепляли картины. Это было какое-то безумие! Ситуация вышла из-под контроля. Напуганный и отчаявшийся, Сэм Грин распорядился снять со стен все картины. Это была уже не толпа, а разгулявшаяся стихия.

Как раз в этот момент подъехал лимузин с Уорхолом и Эди. Он был одет в кашемировый черный свитер с высоким воротником, в черные джинсы, черную кожаную куртку и солнечные лыжные очки с желтыми стеклами. На ней было длинное платье из розового джерси от Руди Гернрайх[422] с огромными, завернутыми кверху, манжетами. Каким-то чудом им удалось протиснуться сквозь толпу, чтобы попытаться начать церемонию открытия этой странной выставки без единой картины.

В любом случае, это был фурор! В прямом и переносном смыслах. Каждый из этого бушующего людского моря хотел заполучить автограф или хоть словечко на магнитофон, любой сувенир, пусть даже клочок одежды. К ним тянулись жадные руки! Вот уже не выдержали напора окна. Двое каких-то студентов вывалились наружу, и их увезли в больницу. Машины скорой помощи сновали туда-сюда, время от времени включая свои пронзительные сирены, а толпа продолжала прибывать!

Внутри, сдавленные со всех сторон, с оттоптанными ногами, лишенные возможности пошевелиться, находились Гельдцалер, Маланга, Карп, Бурдон и еще несколько друзей Уорхола. Призванная на помощь служба охраны, совершенно растерявшаяся, проталкивала, тянула, несла Уорхола и Эди к двери, расположенной в самом конце зала. Толпа не отступала от них ни на миллиметр. Среди криков ужаса раздавались пронзительные вопли и восторженные возгласы: «Эди! Энди! Эди! Энди!» Уор-хол был мертвенно-бледным. Эди в полубезумном состоянии, не отдавая себе отчета, повышала накал страстей в публике до градуса истерии.

Охрана, решившись в конце концов на крайние меры, резиновыми дубинками проложила им путь до двери запасного выхода, и Сэм Грин вытолкал их на металлическую пожарную лестницу. «Топор! Все равно что! Вышибите пол, но дайте нам выбраться отсюда!» – страшным голосом орал Сэм Грин.

В полу прорубили дыру. Эди, Энди и Сэм пролезли сквозь нее. Далее их путь к спасению лежал через крыши домов. Перепрыгивая с одной на другую, они миновали таким образом опасный участок, кубарем скатились по внешней пожарной лестнице и прыгнули в полицейскую машину, которая уже давно ждала их и тут же рванула с места.

Уорхол шепнул Эди: «Это был главный выход твоей жизни» – и чуть позже добавил: «Мы были не на выставке, мы сами были выставкой».

Конечно, все эти студенты и восторженные тинейджеры явились сюда посмотреть на них, на «Эди и Энди». Они были «парой года в стиле “поп”». Это был образ. Образ молодости. Секси. Он был привлекателен. Новый взгляд. Новое понимание. Новый стиль жизни.

Уорхол никогда до этого не видел ничего подобного в артистической среде. Только Элвис и «Битлз» вызывали в публике такие же «зашкаливающие» эмоции! Теперь, он был уверен в этом на сто процентов, они – звезды. Он – звезда!