Урал грозный

Как ни быстро шли люди по улице, спускаясь к станции, ветер нагнал их, завихрил пыль, срывая шапки с голов, ослепляя глаза.

По пути Аникеев повстречался с Анной. Не в силах бороться с ветром, она остановилась посреди улицы, придерживая руками обхлестывавший ноги подол.

— Ну, как успехи? — окликнул ее Аникеев.

— Плохо, Николай Петрович! — сказала Анна.— Стыдно сказать. Бани вытопили, а народ пускать боятся. Говорят, в бане вымоешь, на улицу и не выгонишь!

— Ну что ж — пословица недурная. Пусть и оставляют у себя.

— Да не больно-то,— сказала Анна.— Опасаются: говорят, останутся навсегда, не выживешь потом.

— Правильно рассуждают,— ответил Аникеев.— И не придется выживать, будут жить до конца войны.

— Вот видите! — вздохнула Анна.

— Конечно! — рассердился Аникеев.— А вы как же думали?

— Да я-то понимаю,— смутилась Анна.— Я-то понимаю.

— Ну вот и остальные понемногу поймут! — И Аникеев одобрительно улыбнулся ей.— Действуйте, действуйте, надеемся на вас! — и побежал бегом, догоняя свой штаб, ушедший уже далеко вперед.

Анна пошла по улице навстречу ветру, борясь с взбесившимися юбками.

Тоська Ушакова все еще стояла у своих ворот, наслаждаясь влажным грозовым ветром.

— Антонина!— сказала Анна, поравнявшись с ней.— Не отстану от тебя. Возьми кого-нибудь. Хоть двоих возьми. Измучилась я с нашим народом!

— Сказала, не возьму!— отрезала Тоська.— И не проси!

— Эх, девушка! — проговорила Анна и покачала головой.— Пойду еще раз всех обойду,— и побежала к избе напротив.

По уличной пыли ударили первые крупные капли, сперва медленно, потом быстрее и быстрее, и вдруг сразу одним потоком полился жесточайший ливень, какие часты на Урале в конце лета.

Тоська увидела, как Анна, не дойдя до дома, остановилась, и, постояв немного в нерешительности, повернулась и побежала вниз по улице к станции.

Из домов повыбегали хозяйки снять развешанное на веревках белье или поставить ведра под поток.

— Эх, люди! — крикнула Анна на бегу.— Портки спасаете, а женщин с ребятишками под дождем бросили. Некрасиво, некрасиво делаете!

— Всех не спасешь!— сказала одна женщина, продолжая убирать белье.

Но другая, сунув кадушку под поток, накинула подол на голову и сперва пошла, а затем побежала следом за Анной.

— Ты куда, Нюра?— крикнула Тоська, плотно прижавшись под воротами.— Смотри, размоет тебя!

Анна молча отмахнулась от нее, шлепая по грязному потоку, устремившемуся вниз по улице. Из соседнего с Тоськиным дома выбежала сухопарая женщина с высоко подоткнутым подолом.

— А ты что выпялилась?— крикнула она, пробегая мимо Тоськи.— Правильно Нюрка говорит, надо подсобить людям. Иди, иди, красавица, не растаешь! — и, схватив мокрой рукой Тоську за руку, потянула ее из-под ворот.

Тоська вырвалась, не зная, рассмеяться или рассердиться, меж тем как из других домов все выходили женщины и, закрывая головы подолами, бежали под ливнем вниз по улице к станции.

На станции люди воевали с дождем. Срывая наспех разбитые палатки, мужчины тянули брезенты к станкам, оставляя семьи свои под бушующим ливнем. Матери старались закрыть детей одеялами, платками. Вещи не слушались их; раздуваемые ветром, они вырывались из рук или полоскались среди грязного потока, облепляя мокнущий на земле скарб. Хмурый пожилой рабочий ударом ноги выбил кол, поддерживавший палатку, и молча потянул к себе брезент, но жена его вцепилась в другой край брезента, не желая оставлять детей под дождем.

— Не дам! — крикнула она.— Слышишь, не дам! Пропади ты со своими станками совсем! — Вдруг зарыдала.— Измучилась я... Да когда же это кончится...

Сильная молния почти одновременно с громом прорезала небо, и сразу же во всех углах площади на разные голоса заплакали дети. Женщина взяла своего меньшего на руки, стараясь спрятать его на груди.

— Знаешь, он чего испугался, мама?— сказал второй постарше.— Он думает, это бомбежка!

— Ну да!— устало согласилась мать.— Конечно, пуганый ребенок.

Опять ударил сильный гром, и ребенок крепко прижался к груди матери. Дождь припустил еще сильнее.

— Господи, господи, господи! — простонала женщина.

Заметив подошедшего Аникеева, она обернулась к нему.

— Товарищ директор, а вы что же смотрите? Долго ли над нами издеваться будут?

Аникеев стоял перед нею весь в грязи, вода потоками стекала с шапки его, с носа и усов. Что он мог ответить этой женщине?

— А мой-то тоже хорош!— крикнула женщина.— Последнюю тряпку к станку тянет. Еще муж называется!

Мужчина устало улыбнулся.

— Что с ней говорить,— сказал он, обращаясь к Аникееву.— Взяла, понимаете, не спросясь, чехол от станка. Я говорю: положи на место, а она — переночуем сегодня, а завтра обратно на станок наденем!

— Зря вы у нее отобрали чехол,— сказал Аникеев.— Все равно станок мокрый! Стоит ли теперь закрывать!..

Рабочий понурился.

— Говорил ей: не имеешь права брать со станка. А она берет! Женщина разве соображение имеет!..

— Вот что,— обратился Аникеев к женщине,— сейчас вы все равно промокли, так что закрываться, пожалуй, и смысла нет. Идите-ка лучше ко мне с детьми, я вам адрес дам...

— А мы что ж, хуже? — послышался рядом женский голос.