Урал грозный

— Однако люди здесь живут чисто,— указал Аникеев на чисто убранную комнату.— И сами они много почище нас с вами.

— Не знаю, как уж они тут устраиваются,— отмахнулся Козырев.

— В бане моемся,— сказала Анна с достоинством.

— Где же ваши бани?— спросил Козырев.

— А при каждом доме баня есть. По субботам топим.

— Так что же прикажете: обежать весь поселок и везде бани затопить? Ах, хозяйка, хозяйка! Правда, смешно слушать вас.

— Чего ж тут смешного? — удивилась Анна.— Конечно, обойти придется, попросить людей.

— Легко! — рассердился Козырев.— Да меня и во двор-то не пустят, не только что в баню.

— А я сама пойду,— сказала Анна и, как бы готовая уже сейчас идти, поднялась из-за стола.

— Ага!— воскликнул Аникеев.— Товарищ Козырев, вот вы и разбиты в пух и прах. Уверен, что сегодня же все люди будут вымыты.

В комнату вошла старуха, неся две крынки молока.

— Вот это зря!— сказал Аникеев.— Право, зря беспокоитесь, и так уже много на столе.

— Какое же тут беспокойство?— ответила старуха строго.— Все-таки здешние, уральские люди, не нищие живем. Нюра! — сказала она невестке.— Возьми-ка в голбце яичек, свари в самоваре.— И, поставив молоко на стол, вышла.

* * *

Анна шла по поселковой улице, а за нею — пожилая худощавая женщина из приехавших и уже известный нам Сергей Сергеевич с маленькой девочкой на руках. Подойдя к дому Ушаковых, Анна постучала в окошко. Тоська выбежала к ней на улицу.

— Топится у тебя?— спросила Анна.

— Топится, топится! — сказала Тоська, усмехаясь.— Заходи, чаем напою.

— Некогда мне. Не каждого еще уломаешь. Маруська Шарапова заявляет: дров нет. Пришлось своих натаскать. Есть же люди!

— А что же, радость небольшая посреди недели баню топить,— усмешливо заявила Тоська.

— Посреди недели?! Ты поглядела бы, до чего в грязи люди, смотреть страшно!

— Еще какой заразы натащут,— сказала опять Тоська, беззастенчиво разглядывая грязную одежду женщины и детей.

— Ах, какие вы чистые! — рассердилась Анна.

— Ясно, мы чистые,— усмехнулась Тоська.

— Вот что, Антонина!— сказала Анна, подойдя к Тоське поближе.— Я что хочу тебя попросить: устрой у себя вот эту семью.

— А у меня уж есть! — сказала Тоська.

— Это кто же?

— А завхоз ихний.

— Так ведь он одинокий...

— Хватит!— сказала Тоська.— Целую комнату ему отвели.

— Хоть в сенках на первое время устрой,— не отступалась Анна.

Тоська вдруг разозлилась.

— Ах, какая ты ловкая! Себе одинокого поставила, а мне семью норовишь!

— Так ведь у вас и дом больше!

— Ну так что?— Тоська упорно поджала губы.— Ничего этого не будет. Веди к себе.

— Ясно, сведу,— проговорила Анна, помолчав.— Неужели на улице оставлю?— И, отодвинувшись от Тоськи, сказала женщине.— Вот здесь мыться будете, у них баня хорошая. Маленько подождите на лавочке, а истопится — и пойдете. Все сразу пойдете.

— Как это сразу?— сказал мальчик.— Я потом пойду.

— Потом?— Анна улыбнулась, глядя на него.— А то хорошо бы сразу. Народу чересчур много.

— Нет,— сказала женщина,— он с нами не пойдет, он теперь за мужика у нас. Куда-нибудь с мужчинами сходит.

— Да-да,— удивилась Анна,— а я и не смекнула. Пускай не то с мужчинами!

Мальчик отвернулся от женщин, этим как бы окончательно отделяя себя от них, и стал смотреть в конец улицы, где поднимался кирпичными стенами большой недостроенный еще завод.

Со всем своим штабом по улице шел Аникеев. Шел он очень быстро и впереди всех. Люди едва успевали за ним. Увидя Аникеева, мальчик присоединился к нему и пошел рядом...

Заметив среди идущих Козырева, Тоська крикнула ему:

— Василий Алексеевич, портсигар забыли!

Козырев приостановился. Тоська, проявив несвойственную ей прыть, духом слетала за портсигаром и, подбежав к Козыреву, подала ему. Аникеев заметил самодовольную улыбку, с какой Козырев принял от Тоськи портсигар, и когда Козырев поравнялся с ним, сказал ему:

— Уже? Помяните мое слово, вас когда-нибудь основательно изобьют на этой почве.

Козырев расхохотался.

— Без этого в нашем деле невозможно, Николай Петрович! Необходимые деловые связи.

— Да-да,— сказал Аникеев.— Я знаю, что у вас все связи чисто деловые.

— Вот вы все ругаете меня, Николай Петрович,— сказал Козырев, еле поспевая за директором.— А у меня уж транспорт налажен. Восемнадцать штук тракторов. Всю здешнюю МТС ограбил. Трактористы, между прочим, сплошь девицы. Вы бы видели, как я с ними торговался. Ни в какую не хотят ехать. Нам, говорят, с утра в поле выезжать, а тут, говорят, еще ночи не спать; этак, мол, с катушек свалишься! Серьезные такие девицы. Ничего, уговорил!

— Как же вы уговорили? — с любопытством взглянул на него Аникеев.

— Маленько на сознании сыграл, маленько пообещал.

— Ага, все-таки пообещал! — воскликнул Аникеев и рассмеялся.

— А как же без этого? — обиделся Козырев.— Нет, вы на самом деле, Николай Петрович, какой-то идеалист!

Аникеев расхохотался.

— Как, как? — спросил он.— Идеалист?

— Конечно!

— А вы, значит, материалист?

— Уж я-то, конечно, материалист,— сказал Козырев самодовольно.

Аникеев закашлялся от смеха, потом вытер слезы, выступившие на глазах, и сказал Козыреву: