Усоногий рак Чарльза Дарвина и паук Дэвида Боуи. Как научные названия воспевают героев, авантюристов и негодяев

Что делать с полутораметровой рыбой, которую нужно изучить, пока она не разложилась? В маленьком музее не оказалось ни достаточно большого холодильника, ни нужного количества формалина. Во всем Ист-Лондоне рыбу можно было разместить только в морге или в рефрижераторной камере в порту, но в обоих местах рыбу взять отказались, поэтому ничего не оставалось, как только обратиться к местному таксидермисту. Марджори раздобыла около литра формалина, и они завернули рыбу в пропитанные формалином газеты и простыню, но этого было недостаточно, чтобы сохранить хоть что-то, кроме кожи. Через пять дней рыба начала вонять и сочиться жиром, и пришлось таксидермисту снять с нее кожу и сделать чучело. Гниющую плоть и внутренности Куртене-Латимер выбросила, о чем потом весьма сожалела. Если экземпляр действительно был так интересен, как она подозревала, то его, конечно, следовало бы сохранить для изучения целиком, однако выбора не было.

Тем временем Куртене-Латимер написала Джеймсу Смиту и попросила помочь ей определить необычную рыбу. К сожалению, Смит находился в отпуске и получил письмо только 3 января (после того, как с образца сняли кожу для чучела). Когда Смит вскрыл письмо и увидел грубый набросок рыбы, сделанный Куртене-Латимер, то поначалу растерялся. Он знал о морских рыбах Южной Африки больше, чем кто-либо другой, но увиденное на рисунке не укладывалось у него в голове. Позже, в популярной книге об этом открытии, он так описал свои чувства: «Я все смотрел и смотрел, сначала в недоумении. Я не знал ни одной рыбы… похожей на эту; она больше напоминала ящерицу. А потом у меня в мозгу словно бомба разорвалась, и… Перед моими глазами, как на экране, проходила череда рыбообразных существ… рыбы, которые жили в туманные допотопные эпохи, от которых остались только разрозненные останки в горных породах»[82]

. Смит понял, хотя едва мог в это поверить: на рисунке целакант. Самих окаменелостей он никогда не видел, но читал статьи с их описаниями, и рыба Куртене-Латимер под них подходила, – и все-таки он еще сомневался. Только в середине февраля Смит сумел освободиться от обязанностей преподавателя химии и отправиться в Ист-Лондон, чтобы собственными глазами увидеть рыбу. И тогда все сомнения исчезли: «При первом же взгляде меня словно громом поразило… передо мной был настоящий целакант»[83]. В тот миг Смит и Куртене-Латимер испытали самое волнующее переживание в жизни ученых: понимание того, что они узнали о мире нечто такое, чего не знал больше никто на свете – не знал никто другой за всю историю человечества. Это поистине пьянящее чувство, даже если новое знание касается чего-то совсем незначительного. Для Смита и Куртене-Латимер, единственных людей, которые теперь знали, что живые целаканты существуют, это были, вероятно, непередаваемые мгновения.

Теперь Смиту предстояло описать новый вид и дать ему название. Он сделал и то и другое в короткой статье (всего полторы страницы), опубликованной в начале 1939 г. Она начиналась с высказывания, восходящего к «Естественной истории» Плиния Старшего: «Ex Africa semper aliquid novi» («Африка всегда преподносит что-нибудь новое»). Сама же статья произвела эффект разорвавшейся бомбы, так как в ней объяснялось, что это «новое» – живая рыба из группы, представители которой в последний раз попадались ученым в виде окаменелостей возрастом 66 млн лет. В конце статьи он дал рыбе латинское название – Latimeria chalumnae. В родовом названии ученый выразил признательность Марджори Куртене-Латимер, а видовое отражало место поимки целаканта возле устья реки Чалумна. Даже по чучелу рыбы можно было многое узнать, и Смит, позаимствовав ее у музея, завел привычку работать с ней или писать о ней каждый день с трех до шести утра, а потом еще поздним вечером (он по-прежнему работал преподавателем химии на полной ставке). В результате была написана целая серия более пространных статей о целаканте, включая 150-страничную монографию, в которой анатомия рыбы была описана во всех подробностях. Эти публикации укрепили репутацию Смита как ихтиолога, и в 1945 г. он наконец смог оставить химию и занять новую должность профессора-исследователя в недавно созданном отделении ихтиологии в Университете имени Сесила Родса.