Успех

Доктор Гейер наконец-то попал в ту сферу, где мог во всем блеске проявить свои способности. Пока наемные танцоры изящно и равнодушно извивались в танце, он принялся в манере излюбленного им римского историка Тацита четко, горячо и логично излагать Иоганне основы баварской политики. Бавария не случайно согласилась принять разработанную Гуго Прейсом^{25}

общегерманскую конституцию. Хотя рядовые баварцы ворчат, бранятся и даже изрыгают проклятия по ее адресу, несколько фактических, закулисных правителей страны, и среди них, разумеется, экономический советник Бихлер, отлично понимают, что именно им эта конституция выгодна чрезвычайно. Ибо на деле они толкуют ее так, что почти вся власть в Германском государстве сосредоточилась в их руках. Военный министр всегда их ставленник. Они с успехом интерпретируют конституцию таким образом, что все происходящее в Баварии не касается Германии, а вот то, что происходит в Германии, нуждается в одобрении Баварии. Они дают выход своей страсти к потасовкам, избивая иностранные комиссии, а возмещение убытков перекладывают затем на плечи имперских властей. Они дают выход своей страсти к фиглярству и помпезности, издеваясь над четкими параграфами конституции, и осыпают своих приверженцев самыми немыслимыми титулами. Они дают выход своей ребячески упрямой страсти к произволу и усилению баварского партикуляризма, не желая осуществлять у себя общегерманских амнистий, и создают автономные «народные суды» для расправы над всеми неугодными баварскому правительству людьми. Они проводят сепаратную внешнюю политику, заключают особые договоры с Римом, вынуждая общегерманское правительство давать затем свою санкцию на это. На средства всей Германии они воздвигают чудо-музей, музей техники, подчеркивая одновременно, что это творение принадлежит одной лишь Баварии. В праздник они вывешивают на здании музея баварские флаги, отказываясь вывесить общегерманский флаг. В экономике их унитаризм выражается в том, что они добиваются от общегерманского правительства денежных субсидий куда больших, чем составляет доля их участия в расходах общегосударственного бюджета. И не случайно, что человек, который собственно всего этого добивается, нижнебаварский крот Бихлер, чувствует себя вершителем судеб не только Баварии, но и всей Германии.

Все это доктор Гейер, не останавливаясь на деталях, четко и несколько выспренне излагал Иоганне. Он сидел предельно собранный, его глаза из-за толстых стекол сосредоточенно смотрели прямо перед собой, тонкокожие руки спокойно лежали на столе. Государственные проблемы не очень интересовали Иоганну, но ее увлекла страстность, с какой Гейер, сгорая в холодном огне, деловито и в то же время взволнованно развивал свои взгляды. Иоганна задавалась вопросом, почему человек, способный заставить ее, баварку, увидеть свою страну его глазами, растрачивает недюжинные способности на пустяковые будничные дела, вместо того чтобы посвятить себя науке и пропаганде своих воззрений. Она подумала, что и адвокат Гейер и министр Гейнродт, оба они хоть и способны видеть реальное положение вещей, но не способны воплотить свои познания в конкретные дела.

Адвокат Гейер умолк. Он вспотел, снял и протер очки; помешивая ложечкой чай, сидел с несчастным видом, время от времени впиваясь проницательным взглядом в кого-нибудь из посетителей. Наемные танцоры то плавно вели своих дам в ритме медленного танго, то привлекали их к себе, то вихрем кружили по залу, — и все это корректно, с бесстрастным выражением лица. Кто-то, пройдя через весь зал, подошел к их столику: хорошо одетый молодой человек, с худым, насмешливым, легкомысленным лицом и ослепительно-белыми зубами. От него исходил слабый запах сена и кожи — запах превосходных мужских духов.

Гейер, заметив молодого человека, вздрогнул, часто замигал, его руки задрожали. Юноша нагло, фамильярно и полупрезрительно кивнул адвокату и, пристально посмотрев на Иоганну светлыми, дерзкими глазами, склонился перед ней в поклоне. Усилием воли Гейер превозмог себя, продолжая спокойно сидеть, и смотрел не на молодого человека, а только на Иоганну. А она, та самая Иоганна Крайн, перед которой он только что расточал свое красноречие и ум, поднялась и пошла танцевать с чужим, совершенно незнакомым ей человеком сомнительного, легкомысленного вида, пахнущим сеном и кожей. Но откуда было ей знать, что это Эрих Борнхаак, его сын.