Успех

Лишь когда Иоганна отошла от стола, позволив молодому человеку кружить, бросать и швырять себя по залу, Гейером овладел панический страх, который он с трудом подавлял. Что делает мальчик здесь, в Гармише? Тренирует лыжников? Пользуясь инфляцией, занимается темными махинациями? А может быть, использует в своих целях падких до приключений дамочек с толстыми чековыми книжками? Они очень давно не виделись. Мальчик обычно появлялся неожиданно, затем снова надолго исчезал. Когда кончится танец, Эрих наверняка подойдет к столику. Тогда он сможет расспросить его. Либо просто поговорить с ним о том, о сем. Ведь Эрих лишь молча поклонился, и он, Гейер, так и не услышал от него ни слова. Вернувшись к столику, мальчик, верно, разожмет свои красные губы, и он услышит наконец его голос. Иначе снова могут пройти годы.

Ерунда. Довольно. Хватит. Он возвратится в Мюнхен сегодня же, вечерним поездом. Но не следует ли ему предостеречь Иоганну насчет ее партнера? Ерунда. Зачем искать предлог? Он что, опекун этой решительной женщины? Она лучше, чем он, разбирается во всем. Он не стал ждать, пока Иоганна вернется. С трудом поднялся. Было заметно, что негнущаяся нога причиняет ему неудобство при ходьбе. Да, он выедет в Мюнхен вечерним поездом. Прихрамывая, он пересек зал, глаза его часто мигали, и теперь лицо не казалось больше выразительным. Он скрылся в лифте. Молодой человек, проводив Иоганну к столику и не увидев там адвоката, презрительно и понимающе усмехнулся своими красными губами. Какой-то миг он колебался, не подсесть ли к Иоганне. Без стеснения окинул ее оценивающим взглядом светлых, наглых глаз. Потом довольно небрежно поклонился, сказал, что курортик-то невелик и они наверняка еще встретятся. И ушел, оставив после себя характерный запах сена и кожи.

А Иоганна еще некоторое время сидела одна за столиком, слегка взбудораженная. Она смотрела прямо перед собой, машинально кроша пирожное. И среди танцующих в сплетении роз крестьян в зеленых шляпах ей виделись люди с пожелтевшими лицами, вероятно, мертвецы, а позади всех — министр юстиции Гейнродт, который, то и дело изысканно-вежливо кланяясь, предъявлял счета родственникам убитых.

13

Смерть и преображение шофера Ратценбергера

Ресторанчик «Гайсгартен», в котором шофера Ратценбергера и его единомышленников всегда ждал стол завсегдатаев, прозванный ими «Здесь не скупятся», находился в одном из переулков, в старой части города. За этим столом вместе с Ксавером Ратценбергером обычно усаживалось человек двенадцать — монтеры, извозчики, булочник, а также владелец небольшой типографии. Собутыльники пили много пива, ели мелко нарубленное легкое под кислым соусом, жареную телятину, картофельный салат, спорили о делах городских и государственных, толковали о «большеголовых», о трамвае, об иностранцах, революции, духовенстве, монархии, о боге, о Ленине, о погоде. Компания, восседавшая за столом завсегдатаев, была для ресторанчика верным источником дохода. Без нее хозяину заведения, существовавшего почти семьдесят лет, пришлось бы, пожалуй, его прикрыть.

В последнее время владелец типографии Гшвендтнер стал частенько приводить с собой двух братьев, боксера Алоиса Кутцнера и монтера Руперта Кутцнера. Тяжелодум Алоис, тупой, неуклюжий боксер старой школы, сидел облокотившись о стол, прислушиваясь к разговорам, пыхтел, часто вздыхал, что-то бурчал про себя, но сам говорил мало. Зато монтер Руперт Кутцнер, в то время безработный, был куда как словоохотлив. Он говорил много и напыщенно, и в его звонком голосе звучали истерические нотки. Слова беспрестанно слетали с его тонких, бледных губ. Речь его подкреплялась убедительными жестами, которые он, очевидно, перенял у сельских проповедников. Его охотно слушали, у него на все была своя точка зрения, позволявшая удивительно легко разрешить общегосударственные и каждодневные проблемы. Во всех бедах виноват финансовый капитал, Иуда и Рим. Подобно тому как туберкулезные палочки разрушают здоровое легкое, так породнившиеся между собой еврейские капиталисты разрушают немецкий народ. Стоит только выкурить этих паразитов, как все устроится и станет на свои места. Когда монтер Руперт Кутцнер умолкал, его лицо с тонкими губами, крохотными темными усиками над ними и расчесанными на пробор напомаженными волосами, становилось похоже на пустую маску. Но едва этот человек открывал рот, как его лицо начинало странно подергиваться в беспрестанном тике, утиный нос мелко подрагивал; Руперт Кутцнер неизменно вселял в своих собутыльников энергию и веру.