Успех

В военное время заключенным приходилось совсем не сладко. Даже те, кто находился на воле, получали урезанный продовольственный паек, что уж тут говорить о заключенных! Впрочем, сокращение пайка коснулось и охраны. Трибшенер был человек ловкий, и ему удалось совершить побег. Но в Гамбурге полиция напала на его след и после долгой погони по крышам сумела его схватить. Беглец, сорвавшись с крыши, был с переломом костей доставлен в портовый госпиталь; снова бежал и снова был пойман. Газеты на все лады расписывали «фантастические приключения короля грабежей и побегов». Разгневанные члены гамбургского суда к десяти прусским добавили от себя еще восемь гамбургских лет тюремного заключения.

Десятого ноября тысяча девятьсот восемнадцатого года революция распахивает двери его тюрьмы. Трибшенер добывает необходимые ему часовые инструменты и пытается бежать через закрытую границу в Голландию. Но тщетно. Его преследуют по всей Германии. Доведенный нуждой до крайности, он в эпоху всеобщей разрухи и хаоса, когда сотни тысяч других безнаказанно делали то же самое, купил краденое добро. Задержанный на баварско-чешской границе, этот «король грабежей и побегов» теперь уже от баварских властей получает сравнительно легкое наказание — еще четыре года тюрьмы.

Приговоренный в общей сложности к двадцати двум годам заключения, после бесчисленных переводов из одной тюрьмы в другую, проведя больше года в кандалах, часовой мастер Трибшенер попал, наконец, в вестфальский город Мюнстер. На этот раз ему повезло. Начальнику местной тюрьмы понравился спокойный и услужливый заключенный. Он позволил Трибшенеру заниматься любимой работой. И тут проявились необыкновенные способности арестанта Трибшенера. Он сумел починить часы, исправить которые не брался ни один мастер в стране. Вскоре его камера превратилась в самую популярную часовую мастерскую на сотни километров вокруг. Начальник тюрьмы не мог нахвалиться своим заключенным, немного спустя он разрешил ему без конвоя отправляться в город, чтобы закупать необходимый материал и выполнять всевозможные работы. Заключенный Трибшенер свободно разгуливал по городу и, преисполненный благодарности к начальнику тюрьмы, даже не пытался воспользоваться многочисленными возможностями для побега. Он подбирал необходимый материал, выполнял тончайшую шлифовальную работу, пригонял колесики, сгибал пружинки. Часы на башне мюнстерского кафедрального собора были разбиты анабаптистами, и вот уже четыре столетия, как их стрелки неподвижно застыли. Заключенный Трибшенер, на радость горожанам и на удивление специалистам, снова пустил их в ход.

История с часами Мюнстерского кафедрального собора наделала много шума и даже попала в печать. Пресса раструбила об этом на всю Германию и занялась расследованием дела часового мастера Трибшенера; она проливала слезы по поводу его злосчастной судьбы, превозносила его искусство, требовала помиловать беднягу. Пруссия объявила, что дарует заключенному свободу, Гамбург — тоже.

Однако предшественник Кленка не снял с человека, помилованного Пруссией и Гамбургом, баварского наказания, пожелав продемонстрировать этим силу баварского правосудия. В итоге помилование для часовых дел мастера обернулось переводом из довольно сносной тюрьмы в Мюнстере в куда менее приятную баварскую исправительную тюрьму. Теперь Гейер в качестве баварского защитника Трибшенера явился к министру Кленку, чтобы сообщить тому единодушное мнение всей Германии, сколь достоин помилования его подзащитный, и просить Кленка отменить решение своего предшественника.

Кленк принял Гейера весьма любезно, заботливо предложил ему самое удобное кресло, стал подробно расспрашивать о здоровье, спросил, не поступает ли тот неблагоразумно, столь быстро вновь принявшись за адвокатские дела.

Доктор Гейер, еще больше побледнев от едва сдерживаемой ярости, ответил, что чрезмерная радость некоторых лиц отнюдь несоразмерна той пустяковой неприятности, которая с ним приключилась. В ответ Кленк своим мощным басом пророкотал, что — да, позлорадствовать всегда приятно, и спросил, можно ли ему позавтракать в присутствии господина депутата. После чего велел дежурившему в приемной служителю принести ливерные сосиски и его любимое шерри-бренди, Гейер довольно неучтиво отказался принять участие в трапезе.