Успех

Доктор Гейер, когда Иоганна заговорила с ним об этом, особого интереса к ее рассказу не проявил. Он выглядел очень усталым и, отвечая, снял очки, прищурился и даже прикрыл глаза. Это дело, объяснил он, как и все, что касается ее и Мартина Крюгера, давно уже из сферы юридической перешло в сферу политическую. А так как ни он, ни она не пользуются достаточным влиянием, остаются только те светские связи, о которых он, Гейер, уже упоминал. Впрочем, он не думает, что ее действительно собираются преследовать в судебном порядке. Скорее всего это лишь предостережение. Власти хотят показать, что против нее есть оружие на тот случай, если она вздумает поднять шум. Но если она все-таки решится протестовать, то вместо безобидного дела о шарлатанстве против нее могут выдвинуть обвинение в лжесвидетельстве. Там, где правосудие вершит доктор Кленк, этот бессовестный властолюбец (тонкокожее лицо Гейера исказилось болезненной гримасой), возможно любое беззаконие.

— Значит, остаются лишь светские связи, — задумчиво подвела итог Иоганна.

Она давно выучила наизусть список из пяти имен, которые продиктовал ей Гейер тогда, во время своей болезни. Однако эти пятеро — их лица она видела лишь в газетах, — и сами, и круг их друзей были для нее недоступны. Она не знала, с какой стороны взяться за это дело. В памяти снова и снова всплывало лишь пухлое лицо присяжного заседателя Гесрейтера.

Доктор Гейер молчал. Он опять, но теперь скорее с досадой, отметил про себя сходство этой рослой девушки с той, умершей.

Да, — произнес он наконец, — светские связи. Совет весьма неопределенный, но другого, увы, он дать не может.

Иоганна злилась на доктора Гейера. Ей сказали, что для ее дела лучшего адвоката не найти. Но сейчас он казался ей человеком вялым, нерешительным. Она поднялась. Крепкая, плотная, она стояла перед Гейером и, глядя в его подергивавшееся от нервного тика лицо, рассказывала о бесконечных придирках властей. Посылки Крюгеру возвращаются назад либо попадают к нему, когда продукты уже успевают испортиться. Разрешение увидеться с ним было получено лишь с огромным трудом. Всякий раз ее спрашивают, на каком основании она хлопочет за Мартина.

— Действительно, на каком основании? — с мрачной усмешкой спросил Гейер. — Быть может, из человеколюбия? Или во имя вашей дружбы с Крюгером? Подобные причины для баварских властей недостаточны. Чтобы связь между мужчиной и женщиной была признана властями, ее требуется узаконить в бюро записи актов гражданского состояния.

Иоганна закусила верхнюю губу. Тонкая ирония Гейера раздражала ее. Манера держать себя, светло-рыжие бачки — все раздражало ее в этом человеке.

— Я выйду за него замуж, — сказала она.

Помолчав, Гейер заметил, что тут ее ждут определенные трудности. Однако, какие именно формальности требуется выполнить и в чем ей могут помешать, он точно не знает. Иоганна попросила его как можно скорее и энергичнее предпринять все необходимые шаги.

Оставшись один, доктор Гейер устало откинулся на спинку кресла, смежив покрасневшие веки. Крепкие желтые зубы еще резче обнажились в неприятной усмешке. Казалось бы, подозрения насчет Эриха не подтвердились, и с этой историей покончено раз и навсегда. А на самом деле ничего не кончено, и, верно, было бы лучше, если б он рассказал следователю о том, как перед ним за миг до удара, свалившего его на землю, мелькнуло фатально знакомое лицо.

За последнее время доктор Гейер сильно изменился, уже не так старался совладать со своими нервами, утратил прежнюю уверенность в делах. Давал волю едкому, полному сарказма красноречию. В разговорах его звучали мрачные, тревожные нотки, он не в состоянии был унять дрожь в руках, веки его нервно подергивались. Заботы о еде, квартире, одежде и даже о денежных делах он все больше перекладывал на плечи экономки Агнессы. Порой на него наваливалась страшная усталость, — и тогда он сидел с потухшим взором, бессильно свесив руки. Впрочем, такие приступы слабости, как правило, быстро проходили. Он все чаще подумывал, не отказаться ли ему совсем от адвокатской практики и даже от парламентской деятельности, ограничившись только литературной работой.

Уж не нападение ли так изменило его? Нет, он всегда знал, что его деятельность сопряжена с опасностью, и был готов к худшему. Должно быть, суть происшедшей с ним перемены лежала глубже. Это было нечто совсем иное — внезапное озарение, нечаянный взгляд.