Успех

Мартин Крюгер иногда говорил, что ей недостает хорошего воспитания. Пожалуй, так оно и есть. Ей вспомнился безалаберный образ жизни в доме отца, где она провела свою юность. Ей-богу, скорее уж она воспитывала этого вспыльчивого, талантливого человека, чем он ее. Стремясь любой ценой осуществить свои идеи и планы, явно опережавшие время, он не удосуживался подумать о таком пустяке, как хорошие манеры. А мать тем более. Бог ты мой! Ленивая, обожавшая обывательские сплетни, она кидалась из одной крайности в другую; то вдруг судорожно начинала навязывать дочери свои сумасбродные манеры, то столь же быстро забывала о ней. В смысле воспитания ей еще повезло, что мать, уже немолодой женщиной, вторично вышла замуж за колбасника Ледерера, и это позволило Иоганне окончательно с ней порвать. Она не могла без содрогания вспомнить о том, как жила эта стареющая женщина, окружившая себя множеством злоязычных сплетниц, ее бесконечные ссоры, ее лень, суетливость, вечное нытье. Нет, немногому можно было у нее научиться. Тут ни о каком воспитании не могло быть и речи.

Иоганна поглядела на ногти своей небольшой грубоватой руки. Она не очень-то следила за ними. Однажды она сделала маникюр в парикмахерской. С большой неохотой. Ей было неприятно, что чужой человек подстригает, подпиливает и красит ее ногти. Но лучше, если б они были не такими некрасивыми, квадратными.

Сойдя на нужной остановке, она несколько минут шла пешком по довольно тускло освещенным улицам, пока не добралась до дома г-на Гесрейтера, прятавшегося за каменной оградой и старыми каштанами у самого Английского сада. Дом был невысокий, старомодный, построенный, должно быть, в восемнадцатом веке каким-нибудь придворным. Слуга провел ее по длинным коридорам. Хотя в убранстве комнат все дышало стариной, дом был тем не менее оборудован всеми современными удобствами. Это своеобразное уютное строение показалось Иоганне довольно забавным и даже симпатичным.

Господин Гесрейтер встретил гостью очень радушно и, рассыпаясь в любезностях, крепко сжал ее руки в своих. У себя дома он выглядел еще более внушительным и элегантным и был неотделим от него, как рак от своего панциря. Карие с поволокой глаза на пухлом лице хитро глядели на Иоганну. Он сказал, что приготовил для нее сюрприз, но сначала надо поужинать.

Хозяин дома оказался приятным собеседником, он шутил, рассказывал смешные истории. Он говорил на одном с ней диалекте, употреблял те же выражения. Они с полуслова понимали друг друга. Рассказал о своей керамической фабрике и о том, что она не приносит ему подлинного удовлетворения. Как хорошо было бы выпускать одни лишь произведения искусства. Но людям это не нужно, они не дают ему, Гесрейтеру, развернуться. И вообще, слава Мюнхена как центра искусства — сплошная мистификация. Ведь до чего, скажем, изуродовали Галерею полководцев! Его все время мучило любопытство, что скрывается за лесами, заслонившими заднюю стену. Теперь все выяснилось: они «увенчали» ее аляповатыми металлическими щитами желтого цвета, украшенными железными крестами — по щиту на каждую из утраченных в последней войне провинций. Да еще развесили на щитах пестрые венки. Обезобразить прекрасное сооружение горделиво выступающими львами и Памятником армии — этого им показалось недостаточно! Он патриот Мюнхена, и подобный вандализм ему претит. Сейчас, например, на своей керамической фабрике, хотя это не сулит ему никакой выгоды, он собирается наладить выпуск совершенно оригинальных статуэток одного молодого, никому не известного скульптора, в частности, серию «Бой быков». Этого скульптора открыл он, Гесрейтер. Затем хозяин дома упомянул о процессе Крюгера. Оказалось, что в ходе процесса он уловил и запомнил несколько мелких штришков, ускользнувших от ее внимания. И теперь в его рассказе они предстали выпукло, точно под увеличительным стеклом.