– А разве возможно совершить что-либо противное тому, кого мы считаем обладателем неограниченного могущества и наивысшего блаженства? Одним словом, ничто не обладает такой силой, не существует в мире ничего, что желает или может противиться высшему благу.
– Да, не существует, – подтвердил я.
– Высшее благо же есть то, что управляет и располагает [упорядочивает] все могущественно и сладостно[129]
.– Столь сильно усладили мою душу не только выводы сказанного тобой выше, но и сами слова, в которые ты их облекла, что многое заставило меня устыдиться собственной глупости и неразумности возражений.
– Помнишь ли ты, – спросила она, – легенду о гигантах, восставших против неба? Но они были усмирены благостной силой. И разве не следует нам сталкивать между собой противоречивые суждения? Может быть, из такого столкновения и высекается прекрасная искра истины. По-твоему, – продолжила она, – никто не может усомниться в том, что не существует ничего, обладающего большим могуществом, чем Бог.
– Имеющий разум не может отрицать этого.
– Для того, кто всемогущ, нет ничего невозможного.
– Ничего, согласен.
– Тогда, значит, Бог может содеять зло?
– Нет, – сказал я.
– Стало быть, зло есть ничто[130]
, если его не может содеять Тот, Кто может все.– Не смеешься ли ты надо мной, создавая из рассуждений непроходимый лабиринт, из которого я не могу найти выхода. Ты то входишь туда, откуда вышла, то выходишь оттуда, куда вошла. Или же ты таким образом свиваешь удивительный круг божественной простоты? Только что, начав с рассуждений о блаженстве, ты говорила, что оно есть высшее благо и что оно должно находиться в Боге, затем ты доказывала, что сам Бог есть высшее благо и совершенное блаженство, и как бы преподнесла мне своего рода подарок, сказав, что никто не может быть блаженным, если он не подобен Богу; затем ты говорила, что благо и блаженство есть сущность Бога и его единство есть то же самое, что и благо, ибо к единству устремлена природа всего сущего. Ты рассказывала далее, что Бог благостным управлением правит миром, в котором все Ему повинуется по доброй воле, и утверждала, что зло есть ничто. И все это ты выводила не извне, но одно из другого, так что каждый аргумент как бы подкреплял свою истинность от предшествовавших ему доводов.
На это она мне возразила:
– Нет в этом моей заслуги, ведь это благодаря Богу, Которого совсем недавно молили о помощи, мы достигли величайшей цели. Такова уж форма божественной субстанции, что из нее ничто не ускользает, и она ничего не воспринимает в себя извне, как говорил Πάντοθεν εὐκύκλου σφαίρης ἐναλίγκιον ὄγκῳ[131]
. Она вращает подвижную сферу Вселенной, но сама остается неподвижной[132], и если мы говорили не о внешних признаках вещей, но руководствовались тем, что составляет их сущность, то у тебя не может возникнуть повода для удивления, поскольку ты учился у тех, кто следовал за установлениями Платона, из которых вытекает, что сказанное должно соответствовать существу вещей.