Утопающий во грехе

— А дальше там говорится, что только Господь узнает его и проникнет в его, это самое лукавое сердце человеческое… Кстати, Егор Аверьянович, там дальше замечательное место идет. Запомните, оно просто как в помощь следственным органам произнесено. «Куропатка садится на яйца, которые не несла; таков приобретающий богатство неправдою: он оставит его на половине дней своих, и глупцом останется при конце своем». Вот интересно, если неправедное богатство оставить на половине дней добровольно, то при конце останешься все равно глупцом или превратишься в мудреца? Вопрос. А у вас что, Библия есть?

— Есть, — покраснел Абелин. Библия у него и вправду была, только вот заглядывал он в нее лишь по великим праздникам.

Замотаева увели. И только тогда Егор Аверьянович ясно понял, что сказать ему есть что. Какие-то очень серьезные вещи он скрывает. Но скажет или нет, зависит от того, кто возьмет в нем верх — отец Василий или отец Антоний, разодравшие его сознание надвое.

А еще, подумал Абелин, рассчитывать только на совесть Модеста Владиленовича вряд ли стоит. Она у него гибкая да послушная. Поэтому надо поинтересоваться, не проходила ли в сводках информация о нераскрытых хищениях в церквях и среди священников… Может быть, обирая их, Замотаев и считал, что поступает с ними соответствующе?

Через пару дней Замотаев снова попросился на допрос. Ожидая, когда его доставят, Абелин думал о том, что никаких фактов, указывавших на его связь с другими преступлениями, обнаружить пока не удалось. Он долго искал в сводках сообщения о хищениях в церквях или у священников, но фактически ничего не нашел. Заявлений на сей счет не поступало, было лишь два сообщения о волнениях среди верующих двух районов, заподозривших пропажу икон и церковной утвари, о чем ему сообщили коллеги из областной прокуратуры. Но это были лишь невнятные слухи.

И вот это смущало больше всего — если Замотаев крал в храмах, то почему ни одного заявления? Он что — так запугивал своих жертв из священнослужителей? На него это не похоже, не его это стиль…

Ну что ж, нет прямых доказательств, нужно искать способы психологического воздействия или установления контакта с преступником.

Друз однажды рассказывал, как несколько лет назад допрашивал одного мошенника по кличке Погремушка, с которым оперативники бились без всякого толка. Они ему вопрос, а он в ответ плачет, какой он несчастный, сколько несправедливостей пережил, сколько обид видал… Опера его, разумеется, перебивают — ты давай по делу, сопли на зоне разматывать будешь. А он опять в плач. В общем, доставили его к Друзу, а тот накануне на свадьбе гулял, да так, что чуть ли не всю ночь по молодому делу куролесили…

Сидит Друз, глаза слипаются, в голове шум, язык будто рашпиль, а напротив Погремушка гундосит свою песню про несчастную жизнь и плохих людей, которые ему эту жизнь «спортили». Ну, Друз и решил — пускай Погремушка потрындит, а он чуть в себя придет. Погремушка соловьем заливается, а Друз лишь головой сочувственно кивает, водичку попивает да про холодное пиво думает…

Так они больше часа просидели, а потом Погремушка говорит: «Хороший вы человек, товарищ следователь, душевный, не то что некоторые прочие, которые слова не дают сказать человеческого. Давайте бумагу — буду писать чистосердечное признание, потому что для такого человека мне ничего не жалко!»

Друз водичку допил и протянул Погремушке бумагу и ручку. А потом, глазам своим не веря, смотрел, как Погремушка, высунув от усердия язык, пишет признание и подписывается.

Тут и Замотаева ввели.

Модест Владиленович посмотрел на Абелина сочувственно и сказал:

— Ну и что же нам делать, Егор Аверьянович?

— Я бы вам посоветовал, но… Не знаю, к каким выводам вы сами пришли, Модест Владиленович. На самом деле человек всегда сам принимает решение, даже когда решать ничего не хочет.

— Это все философия, Егор Аверьянович, а у меня ситуация конкретная. Не только вы тут такой умный, оказывается, есть и другие. Меня вчера капитан Мурлатов навещал. И знаете, что он мне сказал?

— Что же? — встревоженно спросил Абелин.

— То же, что и вы. Мол, не верит он, что за мной других дел нет. Так что, говорит, колись по-хорошему, пока я добрый, а то я с тобой по-своему разберусь…

— Ну, что ж, — пожал плечами Абелин, — капитан Мурлатов при исполнении…

— Ну да, — кривая усмешка скользнула по губам Замотаева, — а то мы с вами не знаем, как он исполняет и что…

— Так от меня вы чего хотите? Чтобы я вас спасал от Мурлатова?

— Ну, Егор Аверьянович, зачем вы так? — укоризненно протянул Замотаев. — Вам это не идет. В общем, вашему капитану я говорить ничего не хочу. Потому как он грубиян и хам. К тому же я почему-то совершенно убежден, что если я ему расскажу о том, что его и вас интересует, он использует это лишь в своих сугубо корыстных интересах. Признаться вам — другое дело. Вы и честны, и симпатичны мне. Да к тому же мои признания могут помочь вам сделать карьеру.

— Спасибо, конечно, Модест Владиленович, но мне кажется, ваше решение продиктовано не столько благосклонностью ко мне…

Замотаев удивленно поднял брови.