Утопающий во грехе

Он достал из кармана сложенный вчетверо лист бумаги, с обеих сторон которого красовались четкие следы от обуви. Странно, подумал Егор Аверьянович, почему провидение выбрало своим адептом этого лузгающего семечки и мечтающего «колоть людей как дрова» подростка. Но ведь явно выбрало! И через него подбрасывает следы и улики.

— Ну, что теперь будем делать? — неожиданно для самого себя спросил Абелин.

И Федя ответил:

— Айда на речку!

Лихоманка действительно сильно шибала в нос. Абелин от нетерпения чуть в воду не полез, но Федя его благоразумно остановил. И благоразумно предложил погулять для начала по бережку, поглядеть, нет ли где нужных им следов. Между прочим, по дороге Федя забежал к каким-то знакомым и позаимствовал у них грабли — не руками же по дну шарить — и резиновые сапоги.

И следы нашлись — около старых полусгнивших мостков, которыми давно уже никто не пользовался. Ступить на них было действительно страшно. Абелин разулся, влез в сапоги, взял в руки грабли. Войдя в воду насколько можно дальше, он принялся старательно шарить по дну граблями.

Федя сидел на берегу, жевал травинку и следил за ним с чуть заметной улыбкой взрослого человека, наблюдающего возню маленьких детей.

Через полчаса безуспешных поисков, когда вспотевший от натуги Абелин уже начал подумывать о том, что придется вызывать какую-то технику на подмогу, Федя крикнул:

— Вы под корягой, под корягой пограбьте!

Абелин завел грабли как можно дальше под корягу и вдруг понял, что они что-то зацепили…

Об успехе следствия по делу об ограблении церкви и возвращении драгоценного панагиара храму Друз рассказывал с нескрываем удовольствием, порой даже перебарщивая с похвалами в адрес Абелина, проявившего настойчивость и смекалку.

Сам же Абелин был дико занят — экспертизы, очные ставки и прочие следственные действия. А еще он размышлял о задержанном Модесте Владиленовиче Замотаеве.

Этот улыбчивый, приятный мужчина лет сорока с ласковыми глазами, тихим приятным голосом, манерами воспитанного человека, вел себя странно. И при задержании, и потом как бы наблюдал за всем происходящим со стороны. Следствию не помогал, но на все вопросы отвечал, правда, подчеркнуто лаконично. О чем-то он все время думал, и Абелину очень хотелось узнать, что Замотаев таит, с тихой улыбкой глядя куда-то в сторону своими голубыми глазами. Тем более хотелось, что в ходе обыска у Замотаева больше ничего не нашли.

И вдруг известие — Замотаев сам просится на допрос, ибо намерен сообщить нечто важное для следствия. Абелин распорядился немедленно доставить его к себе.

— Ну, Модест Владиленович, слушаю вас внимательно, — с нетерпением сказал он, когда Замотаев был доставлен.

— Вот интересно, что вы хотите от меня услышать? — печально улыбнулся тот. — Есть вещи, которые я не понимаю: логики политиков, теории относительности Эйнштейна, нашей приватизации… Не понимаю еще — почему те, кто вошли от народа во власть, возвращаются к нему только по приговору суда…

Помолчал, а потом огорченно добавил:

— Видимо, не понимаю еще и хода мысли вашей. Силюсь, а не понимаю. Панагиар вы нашли, чего ж вам еще-то?

— Ну, что ж… Я вам скажу, что я хочу от вас услышать, — вежливо, но и как бы передразнивая Замотаева, сказал Абелин. — Видите ли, Модест Владиленович, я подозреваю, что кража в церкви не единственное ваше преступление. Более того, уверен, что вы совершали и другие правонарушения. Многие другие!

— Вот как, — удивился Замотаев. — И почему же вы так решили, господин следователь?

— Ну, хотя бы потому, что человек, который так тщательно готовит свое преступление, вряд ли делает это в первый раз…

— Ну, тоже мне подготовка, — улыбнулся Замотаев. — Всего-то побрил голову, отрастил бородку, надел перчатки и чужие башмаки.

— Эх, Модест Владиленович, кого вы хотели этим обмануть! Недооцениваете вы развитие науки. Человека сегодня можно идентифицировать по отпечаткам не только уха, но и носа, щеки, подбородка, лба, губ. Его можно обнаружить по запаху, по голосу…

— Что вы говорите!

— А отпечатки пальцев теперь снимают даже с мокрых поверхностей. Я уже не говорю про молекулярно-генетическую экспертизу.

Степень вероятности ошибки ДНК-анализа — один к десяти миллиардам! Вы представляете?

— Честно? Не представляю, — легко сознался Замотаев. — Ну, пусть все так. Все так, но… Скажите, из-за этого люди стали меньше красть? Ведь нет. Что за странная картина — ваши методы все изощреннее, а люди крадут не меньше. Хотя когда еще было им сказано: не укради. Ах, Егор Аверьянович, об одном мы все время забываем.

— О чем же это?

— Забываем, человек — существо трагическое. А смысл трагичности не только в неизбежности гибели и прекращения жизни, а в неразрешимости противоречий, которые составляют суть человека…

Абелин в философский диспут втягиваться не собирался, но видел, что Замотаеву надо поговорить, и не стал ему мешать. Но в какой-то момент не выдержал и прервал его: