Утопающий во грехе

Публика была та еще. Один до увлечения сатанизмом пел в церковном хоре, но в какой-то момент разочаровался в Боге. «Чего так?» — поинтересовался Томилин. И услышал в ответ: «А чего он, Бог этот самый, не откликался на просьбы помочь с компьютером и тачкой?.. Пришлось обращаться к Сатане…»

Другой поведал такую же слабоумную чушь — тоже сначала пытался обратиться к Богу, но это не принесло денег… «Я помолился Сатане, и дела улучшились…»

Томилин слушал этот подростковый лепет и думал про себя, как короток, оказывается, в неразвитом уме путь от Бога к Сатане. Вчера верил в одного, завтра в другого, и никаких тебе препятствий.

Еще одного члена шайки отыскали в психолечебнице, где он симулировал душевное расстройство. Этот вообще безмятежно заявил: «Ничего мне не будет… Сатана поможет уйти от ответственности… Я ведь действительно в него верю… А кто вправду верит, тот под его защитой. Имейте это в виду, господа менты…»

Томилин и не знал, что думать.

Когда сатанистов удалось прижать более серьезно, они признались, что обсуждали по пьяни даже человеческие жертвоприношения с нанесением особым ритуальным ножом 666 ударов в соответствии с сакральным «числом зверя», но только обсуждали, а до дела так и не дошло. Выкапывать же трупы им и вовсе было «западло». Впрочем, один субтильный блондинчик, почему-то по кличке Эфиоп, рассказал, что слышал про другую компанию, которая разрыла как-то свежую могилу и съела сердце похороненной в ней девушки…

В эту историю Томилин не поверил. Но компанию поручил отыскать.

А тут как раз вернулся из отпуска неотразимый Бандерас. Загоревший на море до цыганской черноты, он с ходу вклинился в дело, потому как оказалось, что знает многое на сей счет. Томилин этому ничуть не удивился, потому как не раз убеждался, что Бандерас знает обо всем, что творится в городе.

— Компанию эту возглавлял некий Клык, — рассказал Бандерас. — Законченный псих. Вот только допросить его будет трудно…

— Почему?

— Да потому что год назад он покончил с собой — выбросился из окна, — с намеком поведал Бандерас.

— Выбросился или… — понял намек Томилин.

— Боюсь, что — или…

— А почему ты так решил? Были доказательства? — прищурился Томилин.

— Доказательства… В могиле, над которой надругалась шайка Клыка, была похоронена племянница Калганова…

— Того самого?

— Вот именно. А этот самый Калган всегда был скор на расправу… Скор и суров. Расследованиями себя не заморачивал. Как тебе такие доказательства?

— Ну… — пожал плечами Томилин, — догадки, предположения… И что — на этом все закончилось?

— Компания Клыка после его полета с двенадцатого этажа распалась. Разбежались, попрятались, боясь страшной мести Калгана, — снисходительно, как всегда, поведал Бандерас. — Но одного из этих «клыковцев» я достал…

— И?

— От поедания сердца он отпирался до слез и соплей, — брезгливо махнул рукой Бандерас. — Мол, пару раз устраивали, напившись до визга, погромы на кладбище — валили памятники, вырывали кресты и втыкали их «наоборот», но и все… В общем, веселились, как могли. И вдруг земля свежей могилы девочки, племянницы Калгана, о чем они не подозревали, неожиданно поехала под ногами… Оказалось, гроб уже выкапывали и едва присыпали землей. Причем был он уже взломан и пуст. Вот Клык и придумал ужастик — что это они вскрыли и съели сердце… Авторитет себе набивал, хотел доказать, что их «ковен» самый крутой…

— Какой «ковен»? — не понял Томилин.

— А так у ведьм и сатанистов группа называется…

— Значит, думаешь, это не они девочек выкапывали? — вернулся к своей теме Томилин.

— Знаешь, среди них, конечно, много было полных отморозков с поехавшей психикой, но… На настоящее злодейство они не тянули. Жидковаты…

— И что же нам теперь делать? — озабоченно спросил Томилин.

Он видел, что Бандерас только и ждал этого вопроса, чтобы распустить перья и произнести наставительный монолог на публику. Но тот на сей раз лишь неопределенно дернул плечами.

Томилин, уже успевший поработать с Бандерасом по разным делам, видел, что хотя тот и влез в кладбищенское дело, но особого желания глубоко разбираться с похищенными покойниками он явно не испытывал. Матерый опер уж слишком много повидал на своем веку и потому сразу почувствовал, что тут не уголовщина, а что-то темное и смрадное, связанное с психологическими вывертами и волчьими ямами, чего Бандерас никогда не любил. Он сам был человеком психологически абсолютно здоровым и устойчивым, как железобетонный столб, и потому копаться в тайнах подсознания, больной психике ему не нравилось. Например, сталкиваясь с маньяками, а сталкиваться приходилось все чаще, он никак не мог поверить, что эти существа ничего не могут поделать с собой, что преступления совершают бессознательно и что их надо не наказывать, а лечить. Об этом Томилин, который, несмотря на молодость, к психологии относился с почтением, несколько раз с ним азартно спорил, доказывая, что маньяк вовсе не косит под больного или ненормального. Просто он так устроен — по-другому.