В Беловежской пуще

Вырва стоял под дикой грушей на холме за Хомонтовцами. Забыв о холоде и пронизывающем ветре, он с беспокойством вглядывался в темноту и прислушивался. Вырва верил в успех операции, но его терзали сомнения, сумеют ли они вовремя уйти. Опасался он и того, что немцы могут выместить свою злобу за диверсию на населении окрестных деревень. Однако он пытался убедить себя в другом: три удара, нанесенные гитлеровцам в течение одной ночи, с одной стороны, деморализуют фашистов, а с другой — придадут новые силы местным жителям. Из состояния задумчивости его вывел далекий паровозный гудок со стороны Крынок-Белостоцких.

Вспотевшие, разгоряченные работой, Гжегож и Сидор пилили уже четвертый телеграфный столб. Вдруг с шоссе донесся шум мотора мчавшейся автомашины, и из темноты вынырнули тусклые огоньки затемненных фар. Гжегож и Сидор быстро спрятались в придорожном рву. Гжегож прильнул к пулемету. Он чувствовал, как дрожат руки. По шуму мотора определили, что едет грузовик.

— Подпущу поближе, иначе промахнусь, — шепнул Гжегож Сидору, пытаясь справиться с волнением.

— Стреляй! Я поддержу тебя из автомата! — шепотом ответил Сидор. Гжегож поймал в прицел прыгающие щелочки фар автомашины и нажал на спусковой крючок. Пулемет выпустил несколько очередей. Фары погасли. Машина завертелась на месте и свалилась в придорожный кювет. Гжегож послал ей вдогонку еще две короткие очереди. Послышались крики и стоны немцев. Языки пламени охватили капот и брезент. Затем раздался взрыв, и вверх взметнулся столб огня.

Запыхавшиеся, возбужденные, Гжегож и Сидор перебежали шоссе и поспешили к месту сбора.

Михал и Генек лежали рядом на снегу. Вот уже второй час они ждали гудка паровоза. Один поезд, правда, прошел, но это был не тот, который они ждали. Неожиданно со стороны шоссе до них долетело эхо далеких пулеметных очередей. Значит, Гжегож уже действует. Ночной мрак на миг озарился каким-то взрывом на шоссе, и вновь стало тихо и темно. О диверсии на шоссе наверняка скоро узнают ближайшие посты жандармерии. Они постараются организовать погоню и отрезать партизанам пути отхода.

Двое партизан взобрались на железнодорожное полотно. На путях никого не было. Начали торопливо рыть углубление под стыком рельсов. Промерзшие камни поддавались с трудом.

Работали лихорадочно, нервно. Несмотря на мороз, им стало жарко.

— Наконец-то! — шепнул Генек, закладывая под шпалу мину. Михал привязал к кольцам гранат длинный шнур. Отползли назад, в кусты.

В ожидании прошел еще час. Наконец с запада донесся едва различимый грохот мчавшегося поезда.

— Не прозевай! Как только поезд минует вон тот столб, взрывай! — предупреждал Генек, хотя об этом уже заранее договорились.

— Быстро мчится, мерзавец, уверенно, — шепотом вымолвил Михал. — Ложись, а то взрывная волна и осколки...

Залегли, прижавшись друг к другу, не отрывая глаз от того места, где должен был показаться локомотив.

Поезд шел с ужасным грохотом. Стали уже видны желтоватые огни паровоза и вылетавшие из трубы искры.

«Раз, два, три, четыре, пять...» — считал про себя Михал, провожая взглядом паровоз, и в следующее мгновение рванул шнур. Едва успели они уткнуться лицом в снег, как раздался взрыв.

Взрывной волной их плотно прижало к земле. Страшный треск разбивающихся и громоздящихся друг на друга вагонов слился с грохотом падающего с железнодорожной насыпи паровоза и шипением пара из разорвавшегося котла.

Партизаны прикрепили к дереву листовку «Смерть фашистам!» и направились в лес. На лесной просеке их поджидали трое товарищей из охранения. Все быстро удалились от места диверсии, чтобы как можно скорее переправиться через Свислочь и вернуться к своим.

На следующий день вечером партизаны собрались в избе Гедича, чтобы подвести итоги проведенных операций. Всем хотелось высказаться. Вырва указал рукой на Антона:

— Говори первым.

— Этого прохвоста мы застали дома врасплох. Правда, он успел броситься к печке, где у него был спрятан пистолет. Там мы его и прикончили. Вот и все.

Вошел Борковский. Все посмотрели в его сторону. Сибиряк спросил:

— Какие новости?

— Железнодорожные пути еще ремонтируются. Движение на Волковыск остановлено почти на сутки. Говорят, восемь вагонов и паровоз разбиты вдребезги, — выпалил он, не переводя дыхания.

— А что с автомашиной?

— В грузовике, — повернулся Борковский к Гжегожу, — ехало трое немцев. Грузовик был доверху набит обмундированием. Все сгорело. Телеграфных столбов спилили больше, чем рассчитывали.

— Отлично! Готовь, Антон, рацию, — поднялся с лавки Вырва. — Прослушаем фронтовую сводку, добавим к ней наши операции, и новая листовка будет готова. Пусть люди знают, что фашистов можно бить и мы их уже бьем! Молодцы, ребята! Если и дальше будем так работать, долг свой мы выполним.

Александр Прищепко пожал протянутую руку Вырве и некоторое время с любопытством разглядывал его, так как много о нем был наслышан.

— Пойдем в рощу, — показал рукой Вырва, — и спокойно обо всем поговорим.

Уселись на поваленное дерево, закурили.

— Здесь, в этой роще, я неоднократно встречался до войны с товарищами, — заметил Прищепко.