В борьбе за трон

– Нет, ваше высочество, достаточно будет, если ее увидит епископ Кранкер и поручится за вас. Было бы очень разумно, если бы вы, ваше высочество, написали несколько слов этому влиятельному человеку, смертельно ненавидящему Уорвиков, так как они лишают его всякого влияния…

– Эту бумагу вы тоже приготовили? – улыбнулась принцесса Мария, видя, как Бэкли вытаскивает из кармана другой пергамент, а затем взяла пергамент, не читая подписала его и, когда он спрятал оба документа, спросила: – Ну, нет ли у вас еще и третьего документа?

– К чему, ваше высочество?

– Разве вы не потребуете от меня ручательства в моей благодарности?

Бэкли снова упал на колени и прошептал:

– Ваше высочество, королеве могло бы быть неприятно то, что обещала принцесса, и если я верну ей тогда обратно то, что ей было так трудно подписать, тогда, быть может, Мария Тюдор вспомнит, что я посвятил ей всю свою жизнь!

Яркий румянец залил лицо принцессы, когда она увидала, что Бэкли разгадал ее; но это обещание было таким нежданным утешением ее душе, что, охваченная порывом чувства, она нагнулась, и ее губы почти коснулись его щеки.

– Если вы сумеете сделать это, – шепнула она, – тогда требуйте от Марии Тюдор всего, что только способна дать женщина тому, кто понял ее сердце…

Граф поцеловал ее руку и, вскочив с колен, воскликнул:

– Клянусь Богом, за эту награду я готов пожертвовать вам тысячью жизней!

После этого он удалился из комнаты принцессы.

– Лицемерна, как черт, – бормотал он по пути, – но поп прав. Сладкими словами можно околдовать принцесс!

Гардинер уже шел ему навстречу.

– Удалось! – шепнул ему Бэкли. – Она подписала!

– Слава богу! А я уже боялся, что мне придется идти вам на подмогу, так как все это продолжалось слишком долго. Теперь спешите, и да будет с вами Господь!

Архиепископ пожал ему руку и довел до потайной лестницы; затем он вернулся и отправился в комнату принцессы.

III

Он не нашел там Марии. Когда же он прошел через ряд комнат, то застал ее на коленях около аналоя.

– Вы знаете, что я сделала? – тихо спросила принцесса Мария.

– Исповедуйся, дочь моя, исповедуйся, облегчи свое сердце пред Господом! – ответил духовник.

Когда Мария исповедалась, он, благословив ее, произнес:

– Если ты от чистого сердца сделала то, что угнетало твою душу, тогда ты принесла Господу благоугодную жертву; но горе тебе, если тобою руководили суетные вожделения. Постись и молись! Ты избранная пред лицом Господа, ты должна будешь повести отвернувшийся от Господа народ к святому лону Его. Поэтому следи за тем, чтобы в посте и молитве твое сердце очищалось в вере, и не терзайся: клятва, данная еретикам, значит не более, чем детская болтовня, если ты поступилась правдивостью своего сердца ради Господа и Его церкви.

Когда принцесса Мария занялась самобичеванием, архиепископ ушел, но, вернувшись к себе в спальню, она застала его там. Она стала уверять его, что при виде шотландского лэрда ею не овладевала ни малейшая плотская похоть, но Гардинер ответил ей:

– Я вижу, что ты предназначена для великих дел. Я не стал бы порицать тебя, если бы этот человек оказал влияние на твое сердце, но счел бы это большим несчастьем для тебя, так как он недостоин твоей привязанности; он притворяется влюбленным в женщину, чтобы стяжать себе милость правительницы!

Принцесса Мария покраснела; этими словами было оскорблено не ее сердце, а гордость; ее самолюбие, еще никогда не чувствовавшее такого торжества, как в то время, когда она внимала сладким, льстивым словам Бэкли, было теперь унижено как никогда. Когда принцы отвергали ее руку, то тут могли быть политические соображения; когда Гилфорд Уорвик смеялся над ее авансами, то причина этого была ясна: ведь образ леди Джейн Грей уже безраздельно царил над его сердцем. Но в данном случае, когда она снизошла до внимания к льстивым уверениям простого дворянина, когда она выставила свое благоволение наградой, дело обстояло иначе: значит, Бэкли осмелился смеяться втайне; он, вовсе не желая награды, осмелился ловить государыню на слабости тщеславной женщины? Нет, этого не могло быть! Гардинер просто ошибался или хотел удержать ее от глупости! Как мог он знать, что происходило в душе Бэкли?

– О, совершенно безразлично, что воображает себе этот человек, – ответила принцесса раздраженным тоном, – но мне кажется, что вы требуете от меня чересчур большого смирения, заставляя сомневаться, обладаю ли я хотя бы каким-либо очарованием, чтобы пленить человека, если захочу этого!