В борьбе за трон

Мария сказала это с гордостью оскорбленного права и страстью давно питаемой ненависти. Она забыла все предупреждения Гардинера. Оскорбленная девушка видела перед собой только холопа своего смертельного врага, которого она могла раздавить; с самого начала он обошелся с нею надменно и высокомерно, и она уже не могла притворяться.

Бэкли смутился и покраснел. Он ждал, что его примут с распростертыми объятиями, а принцесса оставляла его стоять, словно нищего, на коленях, грозила пламенным взглядом раздраженных глаз и требовала отчета. Но, вспомнив о наставлениях Гардинера, он произнес:

– Ваше высочество, вы изволили пожелать, чтобы я признался, что привело меня к вам. Вы требуете этого – и я повинуюсь. Когда я поступил на службу к Уорвикам, то хотел служить Англии, а не лорду. Я явился как беглец и нашел убежище, так что благодарность обязывала меня по отношению к покровителю. Я увидал вас, ваше высочество, я слышал о вашем уме и добродетели, и мне стала улыбаться мысль о возможности служить вам, если ваша голова украсится английской короной. Я слишком поздно заметил, что лорд Уорвик является вашим врагом. Но разве смел я приблизиться к вам, когда знал, что вы считаете меня доверенным лицом мятежника? Но я все-таки решился бы на это, если бы в глубине своей души не стал сам государственным преступником. Ваше высочество, корона, которая принадлежит вам, еще не украшает вашей главы, и мое сердце зашло в своей дерзости так далеко, что увидело в Марии Тюдор только женщину, затмевающую собою всех остальных представительниц своего пола… О, не сердитесь! – перебил он сам себя, когда принцесса Мария, покраснев, отвернула голову. – Я сам сознался, насколько преступна дерзость моего сердца, и потому оставался на службе вашего врага. Вы не должны были узнать, насколько бесконечно я уважаю вас, я боялся вашего презрения, вашего гнева. Но теперь более высокая обязанность заставляет меня преодолеть этот страх. Лорд Уорвик домогается вашей короны для леди Джейн Грей, а я скорее соглашусь умереть, чем стать по отношению к вам двойным предателем.

– Граф Хертфорд, – улыбнулась Мария, лицо которой пылало, – встаньте! Я охотно прощаю вам «преступление», что вы забыли во мне принцессу, раз вы настолько галантны, что льстите женщине. Но я совсем не тщеславна. Зеркало говорит мне, какова я собою, а молитва показывает мне все мои прочие недостатки и пороки. Но благодарю вас за доброе желание доставить загнанному, понесшему тяжкие испытания существу хоть краткую радость! А теперь перейдем к цели вашего прихода.

– Как, – воскликнул Бэкли, – вы не сердитесь? Вы благодарите? О, это – жестокая насмешка и справедливое возмездие за дерзость глупца!

– Нет, граф, – улыбнулась принцесса в смущении, – если бы я и на самом деле обладала теми преимуществами, которые считаются многими женщинами достойными зависти, то очень гордилась бы этим, так как для королевы никакой блеск не бывает чересчур ослепительным, и те подданные, которые оценили в ней женщину, будут всегда самыми верными слугами правительницы.

– О, тогда причислите и меня к ним, ваше высочество, и не сердитесь, что мой ослепленный взор позволяет себе так высоко заноситься в мечтах. Если бы все смотрели моими глазами на жемчужину Тюдоров, то трон Англии не был бы позорим несчастным Сеймуром!

– Но это были бы именно глаза глупца! Перестаньте, граф; лесть, заходящая слишком далеко, может оскорбить. Но вы не имели в виду ничего дурного, – быстро поправилась принцесса, когда увидела, что Бэкли притворился пораженным и сбитым с толка. – Я готова быть настолько тщеславной и поверить вам, что вы представляете собою исключение, и если настанет когда-нибудь время, когда Англия примкнет к вашему мнению и увидит во мне свою королеву, тогда Мария Тюдор не забудет, что льстили ей еще до того, как она носила корону!

С этими словами она протянула графу руку, которую он покрыл пламенными поцелуями. Принцесса Мария не отнимала руки, и по ее жилам струилась радость первого поклонения как женщине. Ее глаза, затуманившись, устремили свой взор в пространство; она мечтала о том, какое блаженство иметь возможность отвергать или вознаграждать такую страсть. Вдруг, словно вспомнив, что перед нею холоп Уорвика, она вырвала руку и сказала с улыбкой, в которой искрилась ненависть:

– Когда я буду королевой, Хертфорд, тогда можете рассчитывать на награду. А теперь скажите мне, какие планы таит мятежник Уорвик. Под страхом нашей немилости приказываем вам, сэр Хертфорд, забыть в нас женщину и говорить с нами как принцессой, дочерью Генриха Восьмого!

– Ваше высочество, – ответил Бэкли, сейчас же принявший формальный и почтительный тон, – лорд Уорвик собирается сделать королевой леди Джейн Грей в тот день, когда король Эдуард отойдет в лоно праотцев…

– Это я знаю. Но как же он хочет заставить парламент скрепить и утвердить такой акт, который покушается на законные права единственной наследницы Генриха Восьмого?