В черном списке

Сейчас в Союзе настроение стало другим. Господствует то же отчаяние, но в более сильной форме. Исчезла покорность. Даже дети в школе не станут умолять учителя вернуться к ним и не бросать их на произвол судьбы. Больше чувствуется единство, все больше проявляется равнодушие и ненависть, безразличие и скрытая издевка.

Панафриканисты во главе с доцентом Робертом Со-букве в 1959 году вышли из Национального конгресса. Цель у них та же: государство без расовых предрассудков, цивилизация, доступная для всех. Панафриканисты не верят, что кое-кто из европейцев захочет пожертвовать своей собственностью для оказания помощи черным. Если европеец желает стать членом партии, он должен именоваться африканцем. Национальный конгресс принимает помощь от индийцев и белых, но не разрешает им вступить в партию. Ни одна из этих группировок не надеется, видимо, больше на какой-либо конституционный путь; обе превозносят Ганди и гражданское непослушание.

— У меня много дел, — сказал Уолтер Сисулу перед уходом. — Мы готовы к тому, что партия будет завтра запрещена. Мы еще не находились на нелегальном положении, но если ее запретят, мы уйдем в подполье.

Я окинул взглядом помещение. Трудно было решить, легален Конгресс или он уже работает в подполье.

«Насколько важно все-таки, — подумал я, — что они ездят за границу. В Южной Африке они солдаты. Если бы они изредка не уезжали с фронта в отпуск, их бы засосала эта полная опасностей жизнь. Они не смогли бы думать о будущем, во имя которого ведут борьбу».

В дверях показалась полная женщина в зеленой блузе и берете. Широко улыбаясь, она приколола на платье Анне-Лене и на лацкан моего пиджака по бумажному значку. Она похлопала меня по плечу, точно посвящала в рыцари.

Она не питала никакого уважения к нашей белой коже. На значке был изображен поднятый кверху большой палец — символ Национального конгресса и написан девиз «Борись против тирании националистов!». Мы уже не чувствовали себя посторонними.

Выходя из ворот на улицу, мы посмотрели на шпика. Он стоял, прислонившись к столбу, и наполовину спал. Одна рука покоилась на ремне гимнастерки. Будто в кинофильме. Я воспользовался случаем и сфотографировал его. Он тут же проснулся, но прежде чем он успел вытащить свой фотоаппарат, мы показали ему спины.

АФРИКА, ВЕРНИСЬ К НАМ!

Альберт Лутули, президент Африканского националького конгресса, 30 мая выехал со своей фермы в Гротвилле (провинция Наталь) в Иоганнесбург, где в Софиатауне должен был состояться массовый митинг протеста. Уже когда он был в пути, правительство Запретило ему выступать на митинге и распорядилось отправить его в резервацию племени зулу, к которому он был приписан. Он только что закончил пропагандистскую поездку по стране: епископы и профессора оценили его умеренность, его выступления слушали многие буры. Правительство оценило его не как простого агитатора.

На Иоганнесбургском вокзале встретить его собралось пять тысяч человек. Как белый, я не смог войти в его купе. На Лутули была форма Конгресса цвета хаки, его волосы подернуты сединой, губы плотно сжаты. Он был серьезен. Ему более шестидесяти лет. Высунувшись из окна вагона, Лутули кивал головой, отвечая на приветствия собравшихся, и говорил, что не оставит свою страну на произвол судьбы:

— Никогда не прибегать к насилию и все-таки оказывать сопротивление — высшая форма мужества.

К нему тут же подскочили шпики. Разговаривать с людьми — так же запрещено, как и выступать на митинге. Его увели куда-то. На следующий день он должен был вернуться в свое поместье в провинции Наталь, где он и оставался вплоть до ареста в 1960 году. Но совсем изолировать его не смогли.

Я видел, как Лутули исчез среди собравшихся на платформе людей, которые громко приветствовали его, подымая вверх большой палец — символ свободы, и мне пришли на память некоторые из его прежних высказываний:

— Я не возлагаю ответственности на белых, как индивидов. Господствующее положение белого ставит его в морально слабую позицию. Мы должны выразить ему соболезнование: за что нам ненавидеть этого беднягу? Он вынужден сожалеть о себе.

— Что ждет меня в будущем, я не знаю, — заявил Лутули, когда стал президентом Конгресса и правительство перестало считать его вождем племени. — Может быть, насмешки, тюрьма, концентрационный лагерь, побои, высылка из страны и даже смерть. Я прошу всемогущего укрепить мою решимость, чтобы никакой горький удел не помешал мне превратить нашу любимую страну в государство подлинной демократии и настоящий, по форме и по духу, союз всех групп народа.

Массовый митинг в Софиатауне был запрещен, а несколько часов спустя запретили и всякие собрания африканцев. Оставался последний выход: Национальный конгресс арендовал зал и созвал частную конференцию.

Ганди-холл расположен между судом и главным полицейским управлением. Первыми на местах в то субботнее утро оказались все те же полицейские. Подкатили машины на случай арестов, прибыли офицеры. На углах улиц расположились полицейские.