В черном списке

Помимо обычного вооружения — двух пистолетов, резиновой дубинки, наручников, огромного пояса с патронами— у них были бомбы со слезоточивым газом, громкоговорители, пулеметы. Большинству полицейских было лет по двадцать с небольшим. Они стояли спокойно, но отворачивались, когда я их фотографировал; мне вспомнилось заявление министра юстиции Сварта:.

— С газетчиками и фотографами во время бунта следует обращаться как с любым мятежником.

Одна черная женщина, увидев наши бумажные значки, одобрительно похлопала нас по спине. В зале тесно разместились тысячи людей. Кто-то в спешке назвал нас представителями дружественно настроенного народа, и мы оказались на эстраде с колоннами, украшенной бумажными лентами и серпантином: красочно и наивно. Будто отрывок из детской пьесы. С задней стены на нас смотрели Будда и Ганди. Раньше ни один белый не принимал участия в таких собраниях. Сейчас же нас было десять человек, причем трое представляли Либеральную партию, и их встретили с величайшей приветливостью.

По стенам плакаты: «Законы о паспортах заполняют тюрьмы», «Дружба между расами», «Демократия неделима», «Верните наших вождей из изгнания». Первые часы собрание проходило под знаком своеобразной демонстрации. Люди ритмично раскачивались из стороны в сторону между рядами стульев, танцевали. Одежда, головные уборы и флаги — все в цветах Конгресса: черное — символ расы, желтое — солнца, зеленое — символ страны, отобранной у этих людей. Дети, убаюканные ритмом, спали за спинами матерей.

Мы смотрели сверху на демократическое собрание: промышленные и сельскохозяйственные рабочие, адвокаты, врачи, множество служителей религии, учителя, журналисты и домашние хозяйки. Молодые индийские женщины в национальных одеждах — сари, зеленоватого и лилового оттенка, несколько хорошо одетых индийских торговцев, африканские бабушки с седыми головами.

Ждали опаздывающих делегатов из других областей страны. Но ожидание было напрасным: полиция следила за всеми дорогами и задерживала делегатов. Только к ночи прибыло несколько грузовиков. Делегатов бросили в камеры, оставили на сутки без еды. Но поскольку они не совершили никакого преступления и обвинить их было не в чем, их отпустили. Полиция имеет право держать африканца в заключении без всякой мотивировки в течение двух суток. Среди прибывших было несколько белых.

Рядом со мной на эстраде сидел старый пастор из племени зулу с посохом в руках. Ему было около восьмидесяти лет, а он не отказывался верить в грядущие изменения.

— Буры — националисты знают, что и где им делать, — сказал он. — …а Смэтс… вы в Европе продолжаете смаковать его афоризмы, но забыли, что он виновен в массовом убийстве 163 африканцев в 1921 году во время церковной службы в Булхук и что сотня готтентотов была убита в 1924 году за неуплату налога за собак. Приятно видеть здесь молодежь. Они больше знают, и им больше верят, хотя многие из нас, стариков, имеют высшее образование.

Он поднялся, чтобы открыть собрание. Ведь без служителей религии нельзя обойтись. Все встали и пропели миссионерский псалом, а затем неофициальный национальный гимн:

Господь благослови Африку,Господь благослови нас,Детей твоих.

Потом последовала молитва за Лутули и песня против паспортных законов. Мы сидели, пока пастор читал короткую проповедь. Он ее закончил словами:

— Я стар и по земле мне ходить осталось недолго. Африка принадлежит вам.

Мы снова встали для общей молитвы.

«Боже, пусть свобода придет к нам в нашей земной жизни, до того, как ты возьмешь нас к себе».

Настроение, царившее в зале, описать невозможно. Здесь присутствовали добрая воля и спокойствие. Ребенок смотрел из-за плеча матери. Какой-то мужчина листал страницы паспорта. Несколько женщин запели мелодию какого-то псалма, и вскоре к ним присоединились все. Но слова говорили не о боге, а о потерянной для них Африке. Я чувствовал себя почти беспомощным, я слился с этими бедными, стойкими, милыми людьми, слушавшими проповедь пастора о милосердном самаритянине и певшими христианские песни. Выйдя отсюда, они вновь превратятся в людей, потерянных для христианства, ибо оно слишком трусливо, чтоб взять их под свою защиту, хотя ему давным-давно известно все происходящее.

Генеральный секретарь — адвокат Оливер Тамбо — зачитал обращение отсутствовавшего на собрании Лутули.

— Пусть ржавеют броневики и танки! Мы никогда не дадим нашим врагам повода вызвать нас на открытое выступление.

А затем он уже сам продолжал:

— Как нам избежать конфликтов, на которые общество толкает нас только для того, чтобы мы подорвали свои силы в бессмысленной неорганизованной борьбе? Мы честно и открыто говорим, что человек не может жить в условиях жестокого угнетения. Это вызывает раздражение и насилие, гибнут невинные. Наша политика, отвечает правительство, не уступать! Уступи мы, вы потребуете еще больше. Так продолжается давно. По-* чему это должно повторяться то в одной, то в другой стране на всем земном шаре?