В черном списке

Потом она вместе с двумя женщинами помогала одной австрийке шить блузы и работала так четырнадцать лет вплоть до ареста за «государственную измену». Активно участвовала в работе профсоюза текстильщиков. Здесь обнаружились ее организаторские способности.

Несколько лет назад, когда проводилась кампания пассивного сопротивления, она полностью уяснила свою цель. Как говорит Лилиан, ее цель «поддерживать мерцающий в Орландо свет».

Вместе с несколькими женщинами Лилиан пошла на почту в Иоганнесбурге и написала за столом «только для белых» телеграмму премьер-министру Малану: «Южная Африка — мирная страна… Вспомните, какая участь постигла Гитлера в Германии и Муссолини в Италии». Ей оставалось только подписать телеграмму, когда полиция арестовала ее за нарушение законов апартеида.

Лилиан выросла, ненавидя белых. Пастор Хаддлстон помог ей понять, что некоторые белые могли бы считаться более африканцами, чем сами африканцы. Поездка по Европе и Китаю, участие в конгрессе в Лозанне (Лилиан выезжала и въезжала в Южную Африку без паспорта — она его так и не получила) открыли ей глаза на многие вещи, которые для африканцев всегда имеют глубокий смысл. В Европе ее приглашали на обеды, она жила в отеле, однажды какой-то белый господин уступил ей место в поезде. Видела она и таких белых, которые копались в земле или же чинили дороги. Могилы в концентрационных лагерях убедили ее в том, что белые угнетают белых и что цвет кожи только предлог. Она вернулась из поездки менее ожесточенной.

— Многие африканцы, так же как и белые, думают и верят, что судьба и бог создали существующий ныне в Южной Африке порядок и превратили белого в вечного господина. Мы должны искоренить этот предрассудок.

Европа научила Лилиан больше, чем Африка. Она стала могильщиком мифов. Женщина, шьющая блузы в Орландо, — одна из самых опасных в Южной Африке.

Во время перерыва наряд полиции был усилен: вместо пятидесяти появилось более сотни полицейских. Мы взобрались на эстраду Ганди-холла. Все были уже знакомы друг с другом. Как легко завести друзей! Небольшая изолированная группа белых и масса черных, встречающая тебя с доверием. Достаточно мне было только взглянуть на одну девушку, как та тут же рассмеялась и подняла кверху большой палец.

Снова речи. Все они кончались призывом не прибегать к насилию! Люди не хотели давать полиции повода к открытию огня. Кровопролитие сделало бы невозможным балансирование, на котором держался Конгресс.

Самая большая организация африканцев борется за создание такой страны, где бы никто не ссылался в резервации. Будущее принадлежит и Доктору Фервурду, как зло смеются панафриканисты. Сейчас Национальный конгресс запрещен, его лидеры брошены в тюрьмы, Тамбо бежал, а правительство на деле показало, как оно расценивает волю к сотрудничеству со стороны другой расы.

Выйдя в обеденный перерыв на Фокс-стрит, мы увидели на противоположной стороне улицы ряды полицейских. Детективы и несколько чернокожих осведомителей немедленно перешли к ним. Белые, оставшиеся на нашем тротуаре, симпатизировали черным, это всем было ясно. Нам шептали, нас забрасывали листовками и брошюрами. Член Конгресса, которого я видел в правлении, отвел меня в сторону и пожаловался:

— Политическая полиция умеет преследовать людей. Приходят ночью и стучат в дверь. Чаще всего присылают полицейских-африканцев, и ты знаешь, что это не проверка паспортов. Из-за двери кричат: «Открывай дверь, дьявол!» Зажигаешь свечу и спрашиваешь: «Кто там?» Хотя отлично знаешь, кто стоит за дверью. И, когда открываешь дверь, они врываются в комнату. «Какого черта не открывал раньше?» — кричат и толкают тебя. «Думал, бандиты», — отвечаешь. Они размахивают своими дубинками. «Можно мне надеть брюки?» Смотришь на часы: три. «Поторапливайся, черная скотина!» — кричат. «Сообщи на работу, — говоришь жене. — Попроси, не могут ли они внести выкуп. 20 фунтов. Поговори с Дума Нокве, с Тамбо и другими адвокатами».

Он закурил сигарету, сплюнул и ушел.

Позднее вечером с речью выступил Рональд Сегал — редактор газеты «Африка Саут». Он прилетел из Кейптауна.

Перед тем как уйти, старый пастор взял меня за руку:

— Я думал об одной вещи. Не спешить, быть осторожным, стоять на позиции: подождем, посмотрим — это в Южной Африке равноценно бездействию. Если же мы перестанем осторожничать, то, может быть, продвинемся вперед на миллиметр.

Когда в десять часов полиция закрыла собрание, дети спали за спинами своих матерей, просыпаясь лишь изредка от речей ораторов да от пения тысяч людей: «Африка, вернись к нам!»

Тщательно замаскировавшись, в толпе стоял человек в гражданской одежде — тайный агент политической полиции. В течение двенадцати часов он, чтобы заработать кусок хлеба, слушал речи и кричал вместе со всей толпой. Сейчас он тоже пел гимн Африки, раскачивался из стороны в сторону, как и другие, в такт песне, подняв кверху большой палец руки во имя уничтожения тирании.