В черном списке

— Нам нужны эмигранты, — миролюбиво заявил Виллем дю Плесси. — Мы сильны, но нас не так уж много. Однако эмигрантов следует подвергать испытаниям: либералы не должны проникать к нам. И никаких славян. Как-то приехали сюда поляки. Они оказались грязными и ненадежными. Итальянцы неряшливы и доверять им нельзя. Французы нечистоплотны и ленивы.

— А вы разве в некотором роде не француз?

— Французы выгнали нас, и мы были вынуждены обосноваться здесь, — ответил он. — Они преследовали кальвинистов.

— А что вы скажете о шведах? — поинтересовался я.

— Для Южной Африки они подойдут, — заверил он. — Еще немцы и голландцы — народы, которые трудятся не покладая рук и никогда не теряют своих качеств.

Супруга хозяина вытащила из печки жаркое. Бэкон, яйца, поджаренный картофель, помидоры. Не хотели бы мы пообедать с ними? Нет, мы должны идти.

— Мужу вечером на работу. Поэтому обед у нас сегодня рано.

Дю Плесси вновь вернулся к вопросу об эмигранттах.

— Самое плохое — это то, что европейцы, когда подумаешь, тоже чужие для нас, хотя они и белые.

Это открытие удивляло его: ни черные, ни белые не были настоящими южноафриканцами. Нельзя прийти откуда-то из другого мира и нельзя уйти в никуда. Черные представляют собой не людей, не творение бога, а лишь угрозу. За ними идут иностранцы, либералы и англичане. Им тоже отводится место в мифе о Южной Африке, который он охраняет у бильярдного стола в субботний вечер и во время церковной службы в воскресное утро. В центре — избранники божьи, окруженные государством язычников.

До сих пор мне не приходилось встречать человека, столь просто разделявшего людей на группы и нации. Это был апартеид в его исконном значении: раздел. То, что разделил господь, не должны объединять люди. Это касается не только подлых кафров — они давно уже отброшены в сторону. Дю Плесси ставили под сомнение всех, кто не были бурами.

Именно поэтому столь удобен апартеид духовно. Он позволяет взваливать вину за все печали и несчастья на другую расу или группу. Он уничтожает чувство индивидуального различия. Все, кто не с нами, — наши враги.

— Останьтесь, пообедайте с нами! — вновь обратилась к нам госпожа дю Плесси. — Обед сейчас будет готов. Должны же вы что-нибудь поесть!

Нет, к сожалению, у нас не осталось времени. Они были любезны потому, что мы белые и друзья его прежнего шефа, с которым он вместе сражался под Тобруком. В разговоре мы не упомянули обстоятельств нашего отъезда из Родезии.

Мы попрощались с молчаливым удивленным мальчуганом. Было приятно побывать у них, и мы, вполне естественно, высказали на прощание комплимент в адрес Южной Африки. Здесь встречаются разные люди, заметили мы. Виллем дю Плесси был польщен, поскольку мы произнесли это как похвалу.

«Он тоже жаждет всего, чего ему не удалось добиться», — подумал я. Какой он представлял себе жизнь до того, как было разделено имение отца — этого мы не знаем. Но думаю, что буду прав, если предположу, что он никогда не увидит моря. За ним не приедет автобус и не отвезет его на берег. Море со всех сторон, за исключением одной, граничит с неизвестным, к которому дю Плесси совершенно равнодушны.

Он рад комплиментам, которые мы высказываем в адрес Южной Африки. Надеемся, что он еще долго будет жить и встречаться со многими «настоящими людьми», с теми, кто первыми пересекли море и обосновались здесь. Это он рассматривает как родовую наследственность, несмотря на то, что миллионы людей не похожи на него и не говорят на его языке. Его мечты вознеслись над Южной Африкой. Южная Африка — это он сам.

ЗНАЧОК НА ОТВОРОТЕ ПИДЖАКА

Правление партии Африканский национальный конгресс находится на улице Вест-стрит. Так значилось в телефонном каталоге. В Родезии мы привыкли к тому, что деятельность африканских партий запрещена государством. Набрав телефонный номер, мы не услышали ответа.

Мы сели в автобус, следовавший на Вест-стрит. Вдоль улицы расположились мелкие пошивочные мастерские, магазины оружия и аукционные магазины. Помещение правления оказалось закрытым, стекла выбиты, двери сорваны с петель — дом был пуст. На стене еще можно было увидеть лозунги: «Паспорт означает рабство!», «Мы требуем платить минимум один фунт в день!» Но текст был наполовину исчеркан нецензурными словами, которые кто-то написал красным мелом.

— Куда переехал Конгресс? — спросили мы у проходившего мимо африканца.

Тот в ужасе тряхнул головой и бросился бежать.

Мы вошли в магазин красок. Рыжеволосая девушка вывела нас на тротуар и указала дорогу.

— Эти бузотеры, — сказала она спокойно, — месяца два назад убрались отсюда. Сейчас они где-то вон там за углом.

Ей были безразличны все африканские объединения. В магазин вошел сикх. Его никогда не подстригавшиеся волосы были покрыты белым тюрбаном. Девушка исчезла, чтобы обслужить клиента.