В черном списке

Мы говорили об этом у Косанге, и, казалось, выводы напрашивались сами собой. Но многие видят только явления, но не причину. Мы говорили о бунтах, которые вспыхивают подобно фейерверкам: летят камни, голосят женщины, кто-то поджигает здание муниципалитета или церковь, защищающую апартеид, и полиция убивает нескольких человек.

На следующий день все уже в прошлом. Как всегда восстанавливается спокойствие. Африканцы часами стоят в очередях у автобусных стоянок и перед конторами, где им выдаются разрешения, снова сидят с бутылками кока-колы около фабрик. Но спокойствие не приходит в те дома, которые ночью посетила полиция.

С нами никогда ничего не случалось, но однажды мы встретили нескольких человек, автомобиль которых был забросан камнями. Я не удивился этому. Люди слепо наносят ответные удары тому, кто постоянно давит на них. Они должны как-то заявить о себе, но каким образом? Внешне это проявляется в бунтах и демонстрациях — своего рода свидетельстве бесприютности и неопределенности положения человека.

Повсюду в Африке мы слышали, как белые перечисляли акты насилия черных в качестве доказательства их незрелости и примитивности, их неспособности нести ответственность. Но избиение камнями, поджоги и убийства будут оставаться в Южной Африке, Родезии, Кении, Анголе и Мозамбике как средства борьбы до тех пор, пока у населения не будет возможности отстаивать свои права законным путем.

На каждого настоящего преступника приходятся тысячи тех, кто предстает перед судом за поступки, считающиеся преступлениями только в Южной Африке. Судами по нарушению паспортного режима при уполномоченных по делам местных жителей, а также судами по расовым вопросам люди осуждаются за поступки, в которых, на наш взгляд, нет состава преступления. Нам рассказали случай, когда Кафкас К. выступил перед судом, представлявшим никому не известные власти. У многих южноафриканцев остались в памяти его слова:

«Нет никакого сомнения в том, что все меры этого суда, а в моем деле арест и следствие, инспирированы крупной организацией. Организацией, имеющей в своем распоряжении не только продажных охранников, наивных инспекторов и судебных следователей, которые в лучшем случае вас оштрафуют, но и целый корпус судей высокого и высшего ранга с неизбежной бесчисленной свитой привратников, секретарей, жандармов и других лиц, возможно даже палачей — я не боюсь назвать их этим именем. Но для чего нужна эта крупная организация? Она служит для того, чтобы арестовывать невинных людей и возбуждать против них бессмысленный и чаще всего, как в моем деле, ненужный судебный процесс. Как можно при всей этой бессмыслице воспрепятствовать тому, чтобы должностные лица не стали участниками самой отвратительной коррупции? При таких условиях порвать с коррупцией никогда не сможет даже сам верховный судья. Поэтому охранники пытаются воровать одежду заключенных, поэтому инспекторы врываются в чужие квартиры, поэтому вместо того, чтобы законным путем установить истину, невинных людей порочат перед всем обществом».

ДОМ ЧУЖЕСТРАНЦЕВ

Мир неимущих, где отбытое в тюрьме наказание означает почет, ссылка заменяет домашний очаг, а семья — комитет протеста, — этот мир с детства был для меня, находившейся в отдалении от него, чужой страной.

Надин Гордимер. Мир чужестранцев

Большой белый дом в колониальном стиле, пустынный зал, жилые комнаты с турецкими коврами, горящий камин, книги в застекленных шкафах, египетские статуэтки и освещенные рассеянным светом картины. Две машины и несколько слуг.

Сначала мы пили кофе на галерее под небольшими вьющимися растениями. Трехлетний сынишка писательницы Надин Гордимер катался на велосипеде по террасе, упал и ушиб голову.

— Ты ушибся?

— Нет, не ушибся, не ушибся, — упрямо кричал он со слезами на глазах.

На газоны падала тень от акаций и розового дерева. Взор невольно скользил по холмам и деревьям, подернутым послеполуденной дымкой. Парктаун — богатый пригород Иоганнесбурга.

— Никакой шведский писатель так не живет, — сказал я.

— Это же Южная Африка, — спокойно ответила Надин Гордимер.

С нами были три собаки: такса, вывалявшийся в мусоре сеттер и бульдог Эвелина, которая кусала гостей и имела слабое здоровье: от разреженного воздуха на высоте 1800 метров глаза ее наливались кровью, а после прогулки вокруг дома она страдала тяжелой одышкой.

Сама Надин — очень маленькая, тонкая, темноволосая тридцатишестилетняя женщина с птичьим личиком, характерным для чувствительных писательниц всех времен и которое встречается в иллюстрированных изданиях по истории литературы.

Надин чувствовала слабость после противотифозной прививки: в городской тюрьме разразилась свирепая эпидемия тифа, и власти рекомендовали сделать прививки.

Она играла крупным аметистовым браслетом и тихо говорила: