В черном списке

Надин Гордимер стоит в дверях, стройная, в бежевых брюках. На ее лице просящая улыбка, которая быстро сменяется выражением замкнутой, почти надменной серьезности. Но именно я хотел просить о письме, ведь я знал, что наше пребывание в Южной Африке кратковременно. Я чувствовал себя так, будто попал в водоворот в центре мира, а затем должен плыть в более спокойные воды.

ПЕРЕБЕЖЧИЦА

В воскресенье Бетти дю Туа присматривала за детьми в доме Надин Гордимер, в то время как Надин и ее муж были на охоте. Мы встретили ее там случайно, как и многих других, которые позже стали нашими друзьями.

Надин сказала однажды:

— Южная Африка — поле битвы, а человек не может связать свою судьбу с полем битвы.

Однако это поле битвы было то единственное, с чем Бетти дю Туа, менее сентиментальная по сравнению с Надин, самым серьезным образом связала свою судьбу. Для нее Южная Африка находилась в состоянии войны, и она приучила себя жить по суровым законам военного времени.

У нее было широкое лицо крестьянской девушки, и тени вокруг глаз говорили о пережитых трудностях. Она много говорила. Иногда воспоминания о собственных переживаниях так захватывали ее, что она была не в состоянии слушать других.

— Националисты, тупые, невежественные, обычно винят во всем свою французскую кровь гугенотов. Но в моем роду был, вероятно, один белокурый гугенот, который обратил внимание на черную девушку.

Бетти предала свою расу. Она сожгла мосты за собой. Для нее не было никакого возврата в безопасную крестьянскую среду, и для нее были закрыты все двери в высшее общество.

Она рассказывала:

— Моя семья отвернулась от меня. Когда они узнали, что я организовала профсоюз среди черных и цветных работниц кондитерских фабрик, они решили, что я сошла с ума. Мой отец предполагал, что это следствие неудачных родов. Мама иногда навещает меня, но отца с тех пор я не видела. Он живет в небольшом городке, в Карроо, где я родилась. Некоторые автомобили останавливаются там по пути в Кейптаун. Мой отец ослеплен национализмом. «Держи ублюдков в повиновении, иначе они перегрызут тебе горло», — говорит он, и вместе с тем ненавидит англичан так же, как и черных.

Когда я пишу эти строки, Бетти третий или четвертый раз сидит в тюрьме. Она бур по происхождению, и поэтому в списках властей числится среди наиболее опасных. Многие руководители профсоюзов бежали в соседние протектораты. Бетти была подготовлена к на-лету полиции, когда та нагрянула к ней однажды ночью.

Первый раз Бетти попала в тюрьму за организацию профсоюза белых женщин. В следующий раз ей дали шесть недель за участие в кампании пассивного сопротивления. Это было второе пребывание в тюрьме, поэтому она не получила Библию и лишилась права на посещения и передачи. По праздникам ее помещали в одиночную камеру, в будни же она мыла пол и чистила отхожие места. Остальные заключенные были африканские женщины; они спали на холодном цементном полу, у Бетти же были нары, а свою поэму она писала на стене.

Бетти говорила по-английски как иностранка, со слегка заметным акцентом африкаанс, без лишних фраз и вводных слов. Ей не нравились недомолвки, все то, чего не осмеливались высказывать прямо.

— Большинство людей в мире живут весьма скромно. Лишь немногие, и мы в том числе, живут хотя бы некоторое время в достатке. Южная Африка, в противоположность Ньясаленду, принадлежит к привилегированным странам мира. Она индустриализована, здесь для всех достаточно богатств. Поэтому в Южной Африке имеется много предпосылок, хотя и не все, для классической революции.

Будто укоряя несмышленого ребенка, она говорила:

— Южная Африка гак богата предприимчивостью и так бедна чувствами, ведь проявление чувств приносит плохой доход.

Бетти принадлежала к числу «подозрительных лиц». Она не имела права покидать Йоганнесбург. В сущности, она не могла пойти в кино или принять приглашение на обед, чтобы встретиться с нами. За ее автомобилем обычно следовал полицейский фольксваген бежевого цвета.

Многие из тех, с кем мы познакомились за время нашего пребывания в Южной Африке, попали в немилость: африканские лидеры Лутули, Оливер Тамбо, Дума Нокве, Уолтер Сисулу, а также Питер Бейлевельд, Лайонел Формэн, Рут Фёрст, Леон Леви, Рональд Сегал.

Для всех них запрет походил в какой-то степени на тюрьму: им запрещалось заниматься тем, что было для них смыслом жизни. Но не только опальному могут отказать в паспорте для выезда за границу. Авиационные компании или туристские бюро совершили бы преступление, продав билет лицу, имеющему паспорт, но не имеющему разрешения на выезд. Многие из зажиточной интеллигенции не прочь ежегодно ездить в Европу — подышать другим воздухом. Против них правительство применяет средства шантажа, которые вынуждают их молчать.

— Я рада, что я южноафриканская гражданка, — сказала Бетти дю Туа. — Единственное, что они не могут сделать, это изгнать меня из страны.