В черном списке

— В детстве я обычно увлекалась английскими книгами. Няни, гувернантки, игра в снежки, пони, — даже сказки не казались такими экзотичными. Я читала о европейских детях, и ничто из их жизни не походило на мою жизнь. Там никогда не встречался мальчик-прачка, мальчик-слуга или девочка, которая готовила бы пищу и называла своих хозяев миссус и баас (госпожа и господин). Дети там не ходили в кино, их оставляли одних по вечерам, и мамы не боялись местных мальчишек.

Надин никогда не жила за пределами Южной Африки более трех месяцев. Ее ближайшие белые друзья эмигрировали: некоторые в Гану и Израиль, большинство же в Англию. Передовые африканские писатели также не могли здесь жить: Питер Абрахамс уехал на Ямайку, Эзекьель Мфалеле — в Нигерию, Элфред Хатчинсон — в Гану.

— Все время мы должны искать новых друзей. Мы тоже уехали бы, ведь ни одна из моих книг не была издана в Южной Африке. Но мой муж — горный инженер…

Их беспокоило, что африканские друзья из Конгресса впервые за все время посоветовали им уехать. Уже знакомый нам Уолтер Сисулу утверждал, что буры-националисты своей жестокостью преднамеренно разжигают черный шовинизм. А если бы он разгорелся, террор не знал бы расовых границ.

Главная героиня книги «Дни лжи» покидает Южную Африку с ее рутиной. У героини не хватает сил остаться, она желает освободиться от неизбежной личной ответственности:

«Это то же самое, что участвовать в пикнике на живописном кладбище, где под вашими ногами находились бы заживо погребенные».

Но для самой Надин уехать не так просто:

— Дом не там, где человек находится в силу наследственных и расовых условий, дом — это место, где человек родился, где его окружают лица, которые он впервые увидел рядом с собой, где царит та обстановка, с которой он впервые столкнулся и в которой всю жизнь вел борьбу — политическую, личную или посредством искусства.

Проблема белых состоит в том, чтобы выработать в себе новое чувство родины: будущая Африка принадлежит и им, если только они захотят этого.

На галерее в мирной зелени дачного поселка, окружающей нас, Надин снова и снова возвращается к этому вопросу.

— Многие из нас живут в постоянном искусственном напряжении. Люди не заботятся о том, чтобы прочно обосноваться — а вдруг им придется сняться с места и уехать! От шумной суеты, когда свободный день ценится на вес золота, человек переходит вдруг к безделью, и ему начинает казаться, что здесь он только для того, чтобы купить материал на новый осенний костюм, при смотреть шляпу или отдать в стирку гардины.

Надин говорит о состоянии отупения у себя и своих друзей. Сейчас положение такое ненадежное… никогда не знаешь, что может произойти. Призрак политической катастрофы влияет на личную жизнь. Постоянно ждешь каких-то изменений. Все кажется временным. Все радости, все настоящие чувства и большие решения приходится приберегать на будущее.

Они робко пытаются разрешить проблемы, стоя на краю пропасти, а тем временем проходит их личная жизнь. Под влиянием спешки и в ожидании приближающегося несчастья они теряют контакты с самими собой и друг с другом.

— А как в Швеции? — с надеждой спрашивает Надин. — Не бывает ли так, что тебе все надоедает и ты начинаешь безразлично относиться ко всему, что непосредственно не затрагивает тебя.

…Если и есть в новой Африке какое-нибудь место для нас, белых, то мы еще не нашли его. Для тех из нас, кто хочет принадлежать новой Африке, наступят тяжелые времена, потому что цвет нашей кожи заклеймил нас как угнетателей черных, а наши взгляды превратили нас в предателей интересов белых. Мы хотим освободиться как от привилегий наших предков, так и от ответственности за их грехи.

Вилла в Парктауне расположена на возвышенности, но даже со стены, окружающей парк, нельзя увидеть локации. Одни ни на минуту не забывают об этих локациях, другие вряд ли знают о них.

Мы вошли в дом. Надин разожгла камин и отдала распоряжения слуге.

— Африканцы горят желанием обзавестись собственным хозяйством. Но если ты приветствуешь новую Африку так же горячо, как они, это воспринимается как новый вид посягательства. Они так много получили от нас, начиная от слезоточивых газов и кончая братскими советами, что единственное, чего они желают, — не иметь с нами дела.

Надин не сомневается, что белым оставят их дома. Белый южноафриканец должен смириться с тем, что черный южноафриканец находит с каждым чернокожим из любой части Африки больше родственного, чем со своим белым соотечественником. Никакие узы дружбы или даже любовь не могут изменить такого положения. Это национализм сердца, порожденный страданиями.

— Мы не надеемся, что нам удастся как-то изменить это положение, — заявила Надин. — Я вижу это по выражению лиц и по рукопожатиям моих африканских друзей, в которых сквозит красноречивое сожаление.