В дни мировой войны. Мемуары министра иностранных дел Австро-Венгрии

В данном случае Тисса был фактически обращен и не делал больше никаких возражений относительно венгерских социал-демократов. Отрицательные результаты Стокгольмской конференции общеизвестны.

Как уже было указано выше, пока еще невозможно подробно рассмотреть все различные попытки заключить мир и все переговоры по этому поводу. Помимо вышеупомянутых переговоров между Ревертерой и Арман были протянуты еще и другие щупальцы – в виде, например, состоявшихся несколько позднее переговоров между послом Менсдорфом и генералом Смутсом; переговоров, обсуждавшихся впоследствии в английском парламенте. Мне кажется неуместным останавливаться на них сейчас. Но я могу и хочу передать ход мыслей, лежавший в основе попыток заключить мир летом 1917 года и в конечном счете погубивший их все.

Вышеприведенные последние отчеты передавали взгляды Антанты с полной точностью: с Германией «пока» говорить невозможно. Франция настаивает на возвращении Эльзас-Лотарингии, и вся Антанта требует полного устранения германского милитаризма. Но Германия не «созрела» до выполнения этого требования и поэтому, по мнению Антанты, переговоры бесцельны. Что касается нас, то дело обстоит иначе. Получилось впечатление, что мы могли бы заключить сепаратный мир, причем подразумевалось, что мы готовы на жертвы. Лондонские постановления якобы выяснили положение раз навсегда, и оно теперь уже не подлежит изменению. Уступки в пользу Румынии, затем уступки Триеста и немецкого Южного Тироля – Италии, как и дальнейшие жертвы югославянскому государству, теперь неизбежны. Также неизбежно и полное преобразование двуединой монархии на началах федерализма.

Мы отвечали, что в такой форме односторонний отказ от австро-венгерских и германских территорий, разумеется, немыслим. Но мы все же считаем, что, при условии соглашения по некоторым определенным пунктам, территориальный вопрос все же не натолкнется на непреодолимые препятствия. Но, конечно, Антанта не должна предписывать условий, точно победитель побежденному. Побежденными нас никак нельзя назвать, но, несмотря на это, мы все же не стремимся непременно удержаться за пограничные столбы двуединой монархии.

Мы поэтому думали, что при условии некоторой доли доброй воли со стороны Антанты согласить противоречивые интересы все же возможно. Неприемлемы предложения вроде отдачи Триеста, Боцена или Мерана, как и предположение, что мы можем заключить мир за счет Германии. Я указывал на положение на фронте и на полную невозможность соглашения на проекты Антанты. Я говорил, что полон надежд на будущее, но что если бы дело даже и обстояло иначе, я бы не заключил мира при настоящих условиях, потому что Антанта предписывает условия, которые были бы понятны только, если бы мы были повергнуты в прах. Отказ от Триеста и доступа к Адриатике так же немыслим, как безусловный отказ от Эльзас-Лотарингии.

Государственные деятели нейтральных стран подтверждали мое убеждение, что Антанта мыслит в рамках не нейтрального, а победоносного мира. Это было ясно всему населению нейтральных держав. Но в Англии существовали различные направления. Не все мыслили одинаково с Ллойд-Джорджем. Было бы чрезвычайно желательно добиться личных совещаний; они бы многое выяснили. Я всегда хватался за такие рассуждения обеими руками.

Главное затруднение заключалось, как мне говорили, в следующем рассуждении Антанты: Германия проявила необыкновенную военную мощь, но она на этот раз все же не была достаточно подготовлена к войне; у нее не было достаточно сырья, она не запаслась достаточным количеством продовольствия и не построила достаточно подводных лодок. Антанта в душе убеждена, что хотя Германия, может быть, и согласится сейчас на очень неблагоприятные условия, она все же сделает это только с целью выиграть время и использовать его как передышку перед новой войной. Тогда она исправит все упущения и «начнет сызнова». Поэтому Антанта считает, что необходимым предварительным условием мира или даже совещания об условиях мира, является точно выраженное согласие на полное уничтожение германского милитаризма.

Я отвечал, что никто и не думает о дальнейшей войне и что я совершенно согласен с Антантой в том, что необходимо создать для этого необходимые гарантии. Неприемлемы лишь одностороннее разоружение и демобилизация Центральных держав или Германии. Пусть Антанта ясно представит себе, чего она требует: чтобы армия, вторгнувшаяся далеко в пределы неприятельской страны, полная веры и надежды и уверенная в победе, внезапно, в один прекрасный день сложила бы оружие и исчезла бы с лица земли. На такие условия никто не согласится. Что же касается общего разоружения всех держав, то оно возможно, и даже необходимо, – так же как введение третейских судов и международного контроля. Они бы явились, по моему мнению, вполне приемлемой базой для переговоров.