Посл обда въ дом разразилась всми ожидаемая гроза, явилась судебная комисія. Но какъ бы хладнокровно ни ожидали ея прибытія жители виллы, однако нервная лихорадка сильно потрясала ихъ члены, когда у подъзда раздался звонокъ судебнаго слдователя. Въ комнатахъ происходила неимоврная сумятица, лакеи съ шумомъ переносили съ чердака старинные столы и комоды краснаго дерева, запыленные диваны и кресла въ полинявшихъ чахлахъ, полуразвалившіяся этажерки, и ставили всю эту рухлядь въ корридоръ нижняго этажа, гд ихъ осматривалъ зоркій глазъ президентши. Въ сняхъ высоко громоздились ящики и чемоданы съ приданымъ Флоры, каждую минуту ожидая прибытія запоздавшаго фургона, а въ обширныхъ кладовыхъ оставалось много пива и вина, которое люди не успли еще прибрать къ своимъ рукамъ.
Осмотрвъ свое имущество, президентша съ важностью удалилась въ спальню; она не желала видться съ исполнителями судебной власти, но не смотря на всю вжливость послднихъ, они не могли обращать вниманія на капризы пожилой дамы и принуждены были предложить ей нсколько вопросовъ на счетъ внутренней обстановки и вещей, находящихся въ стнахъ виллы. Узнавъ, что устройство квартиры принадлежало покойному господину Ремеру, слдователь попросилъ почтенную особу переселиться въ одну изъ отдаленныхъ комнатъ, потому что спальню нужно было немедленно опечатать.
Теперь началась новая бгатня и суматоха; старую мебель президентши переносили изъ корридора въ маленькую комнатку, на двор выколачивали заброшенныя, полосатыя перины и вывтривали коричневое, выцвтшее одяло, не смвшее уже нсколько лтъ попадаться на глаза важной барыни, привыкшей къ мягкому атласу и пушистому бархату.
Горничная старалась какъ можно уютне устроить комнату, что-бы заслужить благодарность своей госпожи. На маленькомъ столик возл окна она симетрично разставила лиственныя растенія, добытыя ею изъ зимняго сада, а на комод разложила различныя вещи, спасенныя изъ спальни, которыя были особенно дороги для избалованной аристократки. Но пожилая дама все таки не замчала ея стараній, она молча сидла возл окна, уставивъ неподвижно глаза на павильонъ, стны котораго просвчивали изъ за густой зелени высокихъ деревъ. Теперь только она замтила какой волшебный замокъ былъ сдланъ изъ ненавистнаго для нея „вдовьяго помщенія.“ Дорогія, кружевныя занавси висли за зеркальными стеклами оконъ, гладкій паркетъ блестлъ какъ зеркало, мягкая мебель, рдкія картины на стнахъ, живопись на потолкахъ, люстры и висячія лампы, все это сіяло блескомъ новизны; даже кухня блестла чистотою и опрятностью. Этотъ прелестный уголокъ долженъ былъ принадлежать ей до конца ея жизни, а между тмъ были дни, когда она съ презрніемъ отталкивала его ногою, – а теперь! Какой ужасный переворотъ въ судьб.
Между тмъ Флора напрасно боролась за свои вещи; вс аргументы и показанія прислуги оказались ничтожными, слдователь ршительно отказалъ двиц Мангольдъ въ выдач ей уложенныхъ сундуковъ, настаивая на томъ, что все находящееся въ дом должно быть опечатано, а посл каждый можетъ по закону вытребовать свои вещи.
Посл этого никто въ дом не противорчилъ дйствіямъ комисіи. Вс живые цвты, разставленные по окнамъ залъ и гостинныхъ были убраны въ оранжереи; поминутно слышался скрипъ дверей, шумъ запираемыхъ замковъ и закладываемыхъ ставень. Страшно было заглянуть въ темныя, безмолвныя комнаты! Въ коридорахъ слышался громкій ропотъ недовольной прислуги, собиравшейся въ тотъ-же день покинуть аристократическій домъ, и только одинъ садовникъ остался и помстился въ людской.
Въ то время, какъ внизу происходилъ весь этотъ шумъ и безпорядокъ, больная двушка въ верхнемъ этаж готовилась переселиться въ лучшій міръ.
Въ комнату Генріэтты не входила судебная комисія, – все что окружало страдалицу, было ея собственностью. Ничто не могло тревожить душу умирающей, ничто не заставляло ее оглядываться на земное ничтожество. Глаза ея спокойно смотрли на розоватое небо и какъ будто наблюдали за летавшими ласточками, поминутно мелькавшими мимо открытаго окна спальни.
Еще вчера тонкія струйки дыма, тянувшіяся со стороны развалины, напоминали бдной двушк о несчастіи бднаго Морица, къ которому она всегда чувствовала привязанность, но теперь ничто не вызывало въ ней воспоминаній о минувшихъ ужасахъ.
Докторъ молча сидлъ возл кровати Генріэтты; онъ не спускалъ глазъ съ блднаго лица страдалицы, на которое смерть съ страшною быстротою накладывала свою неизбжную печать: пульсъ больной бился съ такими долгими промежутками, точно боролся съ жизнью какъ волна борется съ бурей, стараясь отъ времени до времени еще разъ омыть берега покинутой земли.
– Флора! – прошептала Генріэтта и взглянула на Брука.
– Позвать ее? – спросилъ онъ, вставая.
Больная слегка покочала головою.