В доме Шиллинга

— А это разв не вопіющее извращеніе? — вскричала она въ порыв горячности, указывая рукой на картину. — Въ ту священную ночь, называемую Варsоломеевской, всякая рука, направлявшая оружіе въ сердце гугенота была карающей десницей самого Бога…

— Позвольте, фрейлейнъ фонъ Ридтъ, я не потерплю, чтобы здсь въ моей мирной мастерской раздавались слова религіозной нетерпимости.

— А разв вы сами не обнаруживаете ее самымъ преступнымъ образомъ?!

Онъ презрительно засмялся.

— Ахъ, да, въ наше время всякій художникъ, всякій мыслитель — преступникъ, если онъ не лицемритъ, а держится истины и добра и стремится къ благородному, его обвиняютъ въ навязчивыхъ тенденціяхъ, есть он у него или нтъ… Но я уже объявилъ, что ршительно отклоняю ваши критическія замчанія, фрейлейнъ! Гд только вамъ удастся поставить ногу, тамъ она тотчасъ же пускаетъ корни, какъ вредное вьющееся растеніе, и вы овладваете почвой! Такимъ образомъ вндрились вы въ мой домъ и подчинили себ женскую волю, бывшую до сихъ поръ очень упорной. Изъ этихъ владній я удалился и предоставляю ихъ вамъ. Я не могу терпть собственности, которую я долженъ ежедневно, ежечасно отвоевывать у постоянно усиливающагося фанатизма! Но здсь предъ лицомъ благороднаго искусства, моей святыни, моего утшенія и радости не должны появляться ночныя совы и летучія мыши…

— Арнольдъ!

Баронесса бросилась къ нему и схватила обими руками его руку. Въ чертахъ ея выражался неописанный ужасъ.

— Возьми свои слова назадъ, Арнольдъ! Вдь не хочешь же ты сказать, что ставишь свое искусство выше жены, нтъ, ты не хотлъ этого сказать!

Онъ стоялъ неподвижно, только глаза его въ первую минуту быстро скользнули по худымъ рукамъ, схватившимъ его руку, какъ бы желая освободиться отъ нихъ.

— Я сказалъ только правду, — возразилъ онъ холодно. — Я избралъ его! Оно возвышаетъ меня, никогда не тянетъ меня внизъ и никогда не заставляетъ заглядывать въ ненавистные темные уголки, въ которыхъ, какъ въ женской душ, укрываются коварство, ложь, обманъ, жажда власти и капризы. Никогда оно не измняло…

— А разв я измняла? — вскричала баронесса.

— Ты противъ моей воли и желанія поддерживаешь дружбу, которая внесла въ наше супружество ссоры и разладъ. — Онъ указалъ на канониссу, которая, сложивъ руки и плотно сжавъ губы, вызывающе смотрла ему прямо въ лицо. — Пусть она опровергнетъ, если я говорю неправду, что ты своими жалобами и непріязненными сужденіями позоришь имя своего мужа!

Канонисса молчала, — она не была способна лгать.

— Разв вы такъ безупречны и безгршны, что считаете себя выше всякихъ обвиненій? — спросила она посл нкотораго колебанія.

Презрительная улыбка скользнула по его лицу.

— Это говоритъ дипломатка, хорошо наученная монастырская посланница. Я не безупреченъ и не безгршенъ — Шиллинги простые смертные, и я не могу отречься отъ крови своихъ предковъ. Вс они безъ исключенія не были покорными, кроткими какъ агнцы, супругами, и мн кажется между ними нельзя указать ни одного героя туфли [35]. Эта непреклонность можетъ быть была нкоторымъ женамъ Шиллинговъ бльмомъ на глазу, камнемъ на дорог, но лтописи нашего рода не упоминаютъ ни объ одной изъ нихъ, которая бы своими злыми рчами за спиной мужа вроломно задвала его честь.

Онъ пошелъ къ двери, черезъ которую вернулся въ мастерскую, и распахнулъ ее. Потомъ, поклонившись слегка канонисс, онъ направился къ витой лстниц, чтобы подняться наверхъ.

— Ты отказываешь Адельгейд отъ дома? — воскликнула баронесса вн себя.

Онъ, положивъ руку на перила, остановился на нижней ступеньк и обернулся къ ней лицомъ.

— Я длаю это уже не первый разъ, — сказалъ онъ очень спокойно. — Но фрейлейнъ фонъ Ридтъ преслдуетъ «высшія цли», которыя не позволяютъ ей понимать вжливо выраженныхъ желаній и обращать вниманіе на голосъ врожденной женской деликатности… Всякій другой мужъ посл столькихъ неудачныхъ попытокъ вжливо удалить отъ себя злого духа, энергично употребилъ бы въ дло свои права хозяина дома, но мн это противно. Поэтому я ограничусь протестомъ противъ посщенія моей мастерской и уединюсь здсь — нога моя не будетъ въ дом съ колоннами, пока у тебя гости.

Твердыми шагами поднялся онъ по лстниц и исчезъ за гардиной; слышно было, какъ онъ заперъ за собой дверь.

Баронесса неподвижно смотрла ему вслдъ, какъ будто ожидала, что онъ сейчасъ вернется въ раскаяніи, но вдругъ подобрала свой шлейфъ и быстро направилась къ лстниц; но фрейлейнъ фонъ Ридтъ уже стояла подл нея, какъ демонъ, распустившій свои черныя крылья надъ павшей душой. Она не сказала ни слова, но быстро схватила ея руку, которая уже взялась было за перила, и отдернула ее…

И въ этомъ прикосновеніи должны были заключатъся странная власть и сила, потому что упрямая женщина покорно сняла ногу съ нижней ступеньки лстницы, куда она ужъ было поставила ее, хотя со всми признаками неудовольствія и стараясь подавить слезы гнва и внутренней ярости.

Ho она послдовала за канониссой, нетерпливо вырвавъ у нея свою руку и направляясь къ открытой двери.