В доме Шиллинга

Донна Мерседесъ вошла въ зимній садъ. Глоксинія лежала еще на краю бассейна, покачиваемая слегка колебавшейся водой, совершенно свжая и такая же яркая, какъ и ея сестры, питавшіяся землянымъ сокомъ… Баронъ Шиллингъ былъ правъ, — цвтокъ не былъ такъ чувствителенъ, какъ человкъ, — его совершенно измнилъ моментальный холодъ… Молодая женщина стиснула зубы и ея правая рука съ подавленнымъ гнвомъ сжалась въ кулакъ. Въ первый разъ въ жизни встртила она человка, который не хотлъ оставить безнаказанными рзкія неожиданныя перемны въ ея обращеніи. Этотъ нмецкій медвдь! У него въ душ нтъ ни малйшей искры той рыцарской покорности, которую оказываютъ прекраснымъ женщинамъ на ея родин. Она могла бы бить хлыстомъ тхъ элегантныхъ черноглазыхъ мужчинъ, посщавшихъ домъ ея отца, и они бы любезно цловали наказующую руку. Если-бъ она была искренна съ собой, она должна бы сознаться, что ей всегда была противна такая покорность. Въ послднее время, когда она была уже невстой, ею иногда овладвало отчаяніе, и она злобно, даже язвительно старалась вызвать «бднаго Вальмазеду» на противорчіе, чтобы хотя разъ уступить ему, тщетно!.. Но между тмъ легкимъ желаемымъ пораженіемъ и этимъ страшнымъ униженіемъ была большая разница. До самой смерти не забудетъ она, что посл тяжелой внутренней борьбы она искала примиренія, и ее оттолкнули… Его безобразная голова, да онъ былъ положительно безобразенъ со своимъ угловатымъ лбомъ, большимъ носомъ и габсбургской нижней губой, — онъ внушилъ ей безотчетный страхъ еще въ ту минуту, когда появился въ сняхъ, чтобы привтствовать прибывшихъ, и ей показалось, что на нее надвигалась какая-то сверхъестественная сила, отъ которой она не можетъ уклониться. Съ тхъ поръ она испытывала постоянно какое-то непонятное чувство, какъ будто-бы она всегда должна была быть готовой къ борьб. Это отравило ей воздухъ Германіи и съ первыхъ же минутъ заставило сомнваться въ своихъ силахъ для выполненія возложеннаго на нее порученія.

Въ мастерской царствовала мертвая тишина. Донна Мерседесъ наблюдала чрезъ стеклянную стну, оставшуюся кое-гд незакрытой бархатнымъ занавсомъ, какъ тамъ наступалъ вечерній мракъ.

На галлере и въ углу, гд была витая лстница, было уже совсмъ темно; кое-гд еще мерцалъ слабый свтъ на какомъ нибудь металлическомъ сосуд или на стеклянной посуд, разставленной на полкахъ; и молодой женщин казалось, что изъ таинственнаго мрака должна появиться древняя германская хозяйка въ длинной одежд, подобранной за поясъ, и спуститься съ лстницы, чтобы подать живописцу на серебряномъ поднос его вечерній напитокъ… Этого, конечно, никогда не длала самовольная хозяйка шиллингова дома, она ненавидла призваніе своего мужа… Приходила ли она когда нибудь сюда? Конечно нтъ! Разв она могла бы посл того упорствовать въ своемъ отвращеніи къ искусству?

Тамъ въ полумрак, какъ живая, выступала сдая гугенотка. Неизъяснимый страхъ предстоящихъ имъ черезъ нсколько мгновеній ужасовъ выражался на лицахъ всхъ загнанныхъ преслдователями въ этотъ уголокъ сада; можно было сказать, что сердце этой бдной матери готово разорваться отъ мучительнаго страха, но благородное чело ея сіяло, какъ будто бы на немъ отражался какой-то таинственный блескъ — блескъ мученическаго внца… Совсмъ иначе выглядла служанка у ея ногъ; она, чтобы вырваться на свободу, обломала почти вс ногти о запертую дверь! Сильная здоровая женщина съ дикимъ отчаяніемъ цплялась за жизнь, лихорадочно блестящіе глаза, крикъ ужаса на открытыхъ губахъ, напряженные мускулы ея цвтущаго тла были олицетвореніемъ протеста противъ смерти.

Донна Мерседесъ быстро отвернулась и поспшила въ садъ, — пульсъ ея бился такъ лихорадочно, какъ будто предательскій свтъ факеловъ, предвстникъ смерти, падалъ на ея собственную голову. Какой могучій потокъ мыслей волновался за угловатымъ лбомъ его «безобразной головы». Онъ покорялъ самыя ожесточенныя человческія души и заставлялъ ихъ трепетать предъ силой своего генія.

25

Подъ зеленой кровлей платановъ почти совсмъ стемнло, а донна Мерседесъ все еще ходила тамъ взадъ и впередъ. Рзкій контрастъ съ сильной бурей въ ея душ представляла торжественная вечерняя тишина, царившая въ саду; не слышно было даже легкаго шелеста въ вершинахъ деревьевъ и въ кустахъ ни одна птица не шевелилась; даже утки, цлый день шумвшія на пруду, молчали, ихъ давно уже загнали въ сарай… Но съ пруда доносились какіе-то звуки, похожіе на шумъ, производимый падающими въ воду камнями.

Мерседесъ вышла изъ аллеи, пошла по узкой дорожк, перескавшей лужайку, и остановилась за кустомъ розъ, наблюдая за происходившимъ.

У пруда стоялъ мальчикъ, котораго она еще никогда не видала въ саду, сухощавый, съ длинными ногами и очень быстрыми увренными движеніями. Онъ вынималъ изъ кармана камень за камнемъ и съ легкимъ свистомъ бросалъ ихъ въ воду. При этомъ онъ смялся, топалъ ногами и при каждомъ мткомъ удар хлопалъ себя по колнямъ отъ удовольствія.