В глубь истории: историческая концепция К. Маркса

Опыт Франции в период от Февральской революции до Июньского восстания подтверждает это. После того как в Февральской революции буржуазия заполучила политическую власть, на поле боя остались лишь она и пролетариат. Буржуазия начала активно вооружаться, а также под предлогом помощи безработным согнала большие массы рабочих на заводы. Когда рабочие пытались защищать завоеванные ими права, буржуазия подавляла их силой. В Париже во время Июньского восстания рабочих пролетариат подвергся жестоким репрессиям. Более 11 тысяч человек были убиты, более 25 тысяч были заключены в тюрьму и сосланы на каторгу. Париж затопили реки крови. Факты доказывают, что «братство» существовало лишь тогда, когда буржуазия и пролетариат были едины и пролетариат не угрожал ее интересам. Как только пролетариат, став отдельным классом с собственными интересами и потребностями, осмелился ей противостать, она заменила «свой девиз: Liberte, Egalite, Fraternite [Свобода, Равенство, Братство], недвусмысленными словами: Infanterie, Cavalerie, Artillerie [Пехота, Кавалерия, Артиллерия]».

Эта особенность не была присуща только французской буржуазии, а определялась условиями эпохи. Такой же, и даже еще в большей степени, была немецкая буржуазия. Когда во Франции случилась Февральская революция, в Германии прогремела Мартовская. Однако тем самым вознесенная к вершине политической власти буржуазия внезапно стала сотрудничать с немецкими феодалами, сменила направление и начала притеснять пролетариат. Если во Франции она проявила себя в качестве контрреволюционного лидера только после Февральской революции, когда устранила все препятствия, мешавшие ей господствовать, то в Германии она стала прихвостнем феодального строя, еще даже не получив для себя гражданских свобод и не добившись минимальных условий, необходимых для собственной власти. Во Франции буржуазия провела свою контрреволюцию, проявив себя деспотом, тогда как в Германии она ради своих деспотических интересов сделала это под видом раба. Во Франции буржуазия, добившись победы, покорила народ, а в Германии – добровольно плясала под чужую дудку, лишь бы не дать народу победить. Если сравнить немецкую буржуазию с французской 1789 г., сравнить ее с ее предками, то эти дурные дети выглядят всего лишь пигмеями.

Как революция 1848 г. стала возможной? Почему получилось поднять знамя свободы, равенства, братства и объединить пролетариат в совместной борьбе? В то время как А. Руге говорил, что «на всей земле еще не было более великой революции, чем революции 1848 г.», Энгельс раскрывал подлинную сущность ее «гуманистических лозунгов». Он писал: «“Она самая гуманная по своим принципам”, – потому что эти принципы возникли из затушевывания самых противоположных интересов. “Самая гуманная в своих декретах и прокламациях”, – так как они представляют собой компендиум филантропических фантазий и сентиментальных фраз о братстве, выдуманных всеми пустыми головами Европы. “Самая гуманная в своих проявлениях”, – а именно в избиениях и варварствах в Познани, в убийствах и поджогах, совершенных Радецким, в каннибальских жестокостях июньских победителей в Париже, в краковской и пражской бойнях, во всеобщем господстве военщины – короче, во всех тех гнусностях, которые сегодня, первого сентября 1848 г., в своей совокупности составляют “проявления” этой революции и которые за четыре месяца стоили больше крови, чем 1793 и 1794 г. вместе взятые. “Гуманный” гражданин Руге!» (1956. Т. 5. С. 382).

По мнению Маркса, лозунги 1789 г., которые в 1848 г. все еще были опьяняющими, стали иллюзиями для целой эпохи. Так называемые революционеры, застрявшие в Великой французской революции, были буквоедами. Слепо верящие в «классовое равенство» мелкобуржуазные гуманисты, просившие у буржуазии милостей для народа, и одновременно, с помощью пространных речей о братской любви одурачивавшие пролетариат, были пустословами, которые утратили память и чувство времени. «Большинство с полным правом освистало жалких утопистов и лицемеров, которые, впадая в анахронизм, повторяют еще фразы о fraternite [братстве]. Ведь дело шло именно об отказе от этой фразы и тех иллюзий, которые порождаются ее двусмысленностью» (1956. Т. 5. С. 142).