В горах долго светает

— Он опасный душман. Но теперь у него так много врагов, что ему не позавидуешь. И похитителям девушки я не завидую. У нас ведь как? Если девушку украдут, а потом родственников пригласят на свадьбу, прислав подарки и хороший калым, семья обычно смиряется. Но если при похищении пролита кровь или похитителя схватят — мстят жестоко. Мужчины сильно оскорблены и решили мстить. В этих делах еще нелегко поддерживать правосудие по законам государства. Боюсь, «жених» и его помощник будут убиты.

— Хотел я тебе, Лопатин, влепить на всю катушку за целование ручек, — сказал замполит. — Но раз ты сам понимаешь, какую неосторожность допустил, взыскание отменяется. Разговор мы еще продолжим, и не с одним тобой. Ты мне сегодня же собери своих на беседу.

Афганец улыбнулся:

— Товарищу Лопатину мы благодарны за его работу и смелость. И когда он поцеловал руку нашей девушки, он оказал уважение всему роду. Мужчины это оценили, женщины — тоже, я сам слышал. Только некоторые не могут понять, почему вы с доктором отказались взять баранов. С девушкой они поняли — у вас запрещено верой иметь вторую жену, а вот с баранами им непонятно. Даже старшина не смог объяснить.

— Какие еще там бараны? — насторожился замполит.

— Он вам лучше сам расскажет, — снова улыбнулся афганец. — Я был у девушки в больнице, она просила передать это тебе, товарищ Лопатин.

В маленьком пакете оказалась огненно-красная лента.

— Вот тебе и талисман, пилот, — засмеялся замполит.

— У нас красный цвет — один из самых любимых, — пояснил афганец. — В дни Апреля я видел Кабул в красном огне. И теперь по праздникам даже зеленый цвет в городах уступает красному. Своей дочери я подарил такую же ленту, которую подобрал на улице города в тот день, когда душманы стреляли из автоматов в демонстрацию. Это было еще при Тараки. Теперь моя дочь студентка, она учится в вашей стране.

— Если будете в больнице, скажите ей спасибо. И еще скажите: эта лента станет сопровождать меня в каждом полете.

— Она тогда постеснялась отдарить за значок при людях. По законам нашего рода, если девушка что-то дарит мужчине, она признается ему в любви. Только значок с нее сорвали. Если бы у вас нашелся еще такой же...

— Подождите. — Лопатин встал.

У солдатских палаток, поставленных над выдолбленными в сплошном камне блиндажами-жилищами, Лопатин замедлил шаг. В одной из крайних позванивала гитара, приглушенно звучали голоса:

Вьется пыль под сапогами... С вами родина и знамя, Да тяжелый автомат наперевес...

Люди не могут без песен. Есть песни для всех — те, что печатают в сборниках и на миллионах пластинок, исполняют по радио и телевидению, переписывают на магнитофонные ленты. Надолго оказываясь среди лишений и смертельных опасностей, люди эти модные песни поют редко или не поют совсем. С ними остаются лишь песни народа да еще те, что они создают сами — про себя и для себя. Отец в застолье часто заводил песни времен войны. Лопатин прежде никогда их не слышал, но, если за столом случались фронтовики, они тут же подхватывали. И уверяли, что на фронте бойцы пели именно эти песни, чаще всего протяжные, горькие, полные печали и какой-то лютой ненависти к врагу и к войне. Совершенно непрофессиональные, жестокие своей обнаженной правдой, они на войне родились и с войной ушли, как уйдет, наверное, скоро и эта.

Командир у нас суровый, Несмотря на то что новый, Но и любим мы суровых не зазря...

В звене шло политзанятие. При появлении командира солдаты встали. Лопатин прервал доклад лейтенанта:

— Ребята, нужен значок с изображением Ленина. Спасибо. — Лопатин взял протянутый ему кем-то значок и попросил сержанта, дав ему несколько чеков: — Сбегай в военторг. Шоколад, конфеты, ну и сам посмотри там — для раненого.

— Кто? — сразу спросило несколько голосов.

— Не из наших, но очень, очень хороший человек. Девушка.

...Воротясь из штаба на вертолетную площадку, Лопатин привязал красную ленту к скобе внутри кабины.

V

Снова красно-коричневые в закатных лучах скалы сопровождают звено, усиленное транспортной машиной, и, может быть, оттого, что стоит жаркая осень, а не зима, горы кажутся раскаленными до свечения — словно только-только извергнуты земными недрами. Лишь чахлые кустики и травы в распадках свидетельствуют, что и в этой пустыне есть своя жизнь. И снова тень хребта ложится на морщинистый каменный стол, остужая плитняк, — горы, как и в тот далекий вечер, протягивают знакомую ладонь для посадки. Может быть, завтра придется пролететь и над красной пустыней за хребтом?