В горах долго светает

Летчики еще не знали об ультиматуме Кара-хана. Его посланец лишь недавно минул видимый поворот тропы и вряд ли встретился с отрядом преследователей. С борта машины повторили условия капитуляции, а затем потребовали освободить край площадки от людей для высадки парламентера — представителя командования афганской армии. Новость напугала душманов. Те, кто прятался за камнями по краю обрыва, среди них и пулеметчики, следившие за тропой, торопливо вскакивали и отбегали к склону горы. Они решили, что вертолет начнет посадку немедленно и ветер от винтов сметет их в пропасть. Азису послышался чей-то звериный визг, он оторвал взгляд от краснозвездной машины, как раз пролетавшей мимо площадки. Один из басмачей, схватив базуку, стоя, готовился к выстрелу по краснозвездной машине. Этот фанатик, очевидно, решился не допустить переговоров. К нему бросился мулла, но бандит, не опуская гранатомета, только повернул голову и ударом ноги свалил муллу на камни. Азис рванул из-за пазухи пистолет, не целясь, дважды выстрелил, гранатометчик повернулся к нему всем телом, не выпуская оружия, словно хотел в клочья разнести его кумулятивной гранатой, но щетинистое лицо его было уже мертвым, а глаза — незрячими — девятимиллиметровая пуля и рассчитана на оглушающий удар, — он рухнул лицом вперед, ткнув гранатой в камень. Азис зажмурился, ожидая взрыва, потом медленно открыл глаза. Вертолет уже скрылся, летчики, вероятно, и не заметили происшедшего на тропе. Ведя разведку ущелья, они давали душманам время подготовиться к встрече парламентера. Азис отбросил пистолет, и только теперь душманы поняли, что стрелял он. Все следили за винтокрылой машиной, хлопки пистолета услышали немногие, да и те не поняли, откуда они раздались. Запоздало вскинулись стволы автоматов и винтовок, потом медленно опустились перед поднятыми к лицу пустыми руками пленника. Женщины испуганно сбились в кучку среди камней, шептали молитвы в ожидании расправы. Старший охранник заложников поднял пистолет, сдвинул предохранитель, мрачно уставился на Азиса.

— Теперь тебе не на что рассчитывать — ведь ты убил одного из друзей Кара-хана.

— Я спасал вас, мусульмане. Сбитый вертолет стал бы вашей смертью.

— Где ты взял пистолет?

— Аллах подарил, — усмехнулся Азис, глядя на скорчившегося от боли муллу. — Наш теперешний начальник молла Рабани подтвердит это, я ведь и его защищал тоже.

Никто, даже из бывших помещиков, не потребовал немедленной расправы над милиционером. Положение банды было слишком серьезным, а Кара-хан все еще не подавал вести о себе. Охранник сунул пистолет в карман халата, подошел к милиционеру, тщательно обшарил его. Мулла наконец разогнулся, стал посылать проклятия неведомо кому. И внезапно смолк — на площадке появился Одноглазый, С длинной винтовкой за спиной и коротким автоматом на груди он молча приблизился к мулле, остановился, хмуро посмотрел на распростертое тело, на валяющуюся рядом базуку, поднял взгляд на стоящего поодаль Азиса и ни о чем не спросил.

— Кара-хану нужна помощь?

Сулейман отрицательно качнул головой:

— Нет. Кому помогает шайтан, тот не нуждается в помощи людей.

Басмачи остолбенело смотрели на одноглазого телохранителя Кара-хана. В его устах подобные слова о главаре звучали страшно.

— Ты говоришь... — забормотал растерянный мулла, — ты, может быть, хочешь сказать, что мост уже восстановлен?

— Нет моста. — Сулейман нервно моргнул глазом. — Зачем оборотню мост? Он без моста скрылся.

Сулейману поверили сразу. Кряжистый чернобородый басмач, из бывших помещиков, схватил его за ворот халата:

— Где ты спрятал своего хозяина? Говори, кривая собака, или я отправлю тебя на корм стервятникам!

Басмачи загудели, надвинулись на Сулеймана. Злоба людей, заведенных в ловушку и предательски брошенных главарем, устремилась на его ближайшего телохранителя, а страшнее слепой человеческой ярости нет ничего. Особенно если в трех шагах — пропасть. Так уж повелось испокон веков, что за подлые дела господ чаще всего расплачиваются их самые верные слуги. Во всей толпе, сгрудившейся на площадке, только один человек мог поверить, что Одноглазый не способствовал исчезновению хозяина.

— Остановитесь, мусульмане! — Юношески звонкий голос кучарского милиционера покрыл шум толны. — Прежде чем казнить человека, надо хотя бы выслушать его.

Сулеймана отпустили. Пленный милиционер, отрастивший первые усы, приобретал все большее влияние на бородатых громил с той минуты, как открыто заговорил от имени народной власти, которую он представлял, будучи даже заложником. И дело заключалось не столько в том, что власть эта уже ступала по Тропе шайтана горными ботинками и пастушьими сапогами революционных солдат-добровольцев, кружила над ущельем винтокрылой машиной. Устами двадцатилетнего юноши эта власть сказала им об их главаре больше, чем знали они все вместе — соучастники его дел.