В горах Памира и Тянь-Шаня

С шести утра начался подъем, а когда достигли перевала и нужно было спускаться, наступила глубокая ночь. Начался спуск по семи многокилометровым узким, скользким и заснеженным серпантинам, пробитым в крутейшей скале над Калаи-Хумбом. Ночь, а на машине Яшина, ни света, ни тормозов. Шесть часов в кромешной тьме, над двухкилометровом обрывом спускал Ямин свою старушку. Гурский на новом ГАЗе шел вторым, подсвечивал сзади Ямину под колеса. Но на поворотах, где светить нельзя, Ямин шел уже в полной тьме. Он спускал машину своим ходом, отжимая педаль сцепления, которая всю дорогу была включена на задний ход. Шесть часов они шли эти проклятые восемнадцать километров непрерывного спуска к Калаи-Хумбу.

— Да как же ты, сумасшедший, решил спускаться без света и без тормозов? — спросили Ямина шоферы в Калаи-Хумбе, наблюдавшие эту безумную авантюру снизу. — Какой класс?

— Третий.

— Вот черт! А сколько лет водишь машину?

— Тоже третий.

— Да врет он, фасонит! Сразу видно, первый класс и стаж не меньше десяти лет!

И так год за годом: снабжение сада, строительство сада, экспедиции сада. И всегда Ямин, Ямин, Ямин. В 1968 году Ямин поздней осенью гнал машину из Душанбе в Хорог вкруговую, через Байсун, Урсатьевскую, Коканд, Андижан, Ош и Мургаб. Не доезжая Андижана вышла из строя коробка передач. Под холодным ноябрьским дождем при свете фар пришлось ее снимать и ремонтировать. Поставить на место не хватило сил. Мокрый, ночевал в кабине, утром под непрекращающимся дождем поставил и поехал. В Оше, на базе, врач сказал, что у него воспаление легких. Воспаление легких вылечили, но какая-то болезнь осталась. Долго не могли понять, в чем дело. Наконец догадались сделать рентген. И рентген показал в правом легком большую каверну: прогрессирующий туберкулез. И потом несколько лет подряд то больница, то дома, то снова работа в Памирском ботаническом саду…

А потом? А потом Ямин, приговоренный Ямин, взял и выздоровел. И опять шуршит его машина по Ботаническому саду, опять экспедиции, Душанбе, Ош, опять охота за растениями. И до сих пор Ямин в саду. Я вообще не представляю себе Памирского ботанического сада без Ямина.

Последний, кто вспоминается, последний портрет водителя в этой галерее, — это: «Бырынчи, памирчи, кыргыз, шопер-механик Джумамат». Последние слова — о Джумамате Мусаеве, штатном, бессменном, коронном шофере Памирской биостанции…

Безотказный водитель, первый киргиз с Памира, получивший права, он прошел с Памирской биостанцией весь свой жизненный путь. Он был тверд и спокоен на самых опасных мостах и переправах, на самых узких участках дороги. Он был спокоен при обвалах и разливах рек. Но вот при малейших уколах самолюбия он был совершенно невменяем. При малейшем намеке на обиду он швырял ключи, гайки и шапку мне под ноги, ругался, как старый боцман, и выбегал с криком прочь. Сколько раз он требовал у меня расчета, боюсь сказать. Это цифра с несколькими нулями.

Много и часто выручал он Памирскую биостанцию. А вот в любом городе приходилось выручать его. Он панически, до судорог боялся каждой милицейской фуражки. В Душанбе, куда мы приехали на открытие республиканской Академии наук, он четыре раза проскакивал со страху мимо ворот академии, куда нам нужно было въехать. Со страху, потому что на углу стоял милиционер. Он мазал от страха мимо ворот и, проехав, опять и опять начинал заезжать вокруг квартала. Заезжал до тех пор, пока его не забрал этот же милиционер, который никак не мог понять, что, собственно говоря, Джумамат делает и почему все время ездит по кругу. Спасибо Ямину, он на хорошем таджикском языке за какие-нибудь два-три часа уговорил милиционера отдать Джумамату права.

Но не повезло Джумамату Мусаеву — первому шоферу-механику киргизу с Памира: несколько лет назад он ослеп. Сейчас он живет с семьей в Дарауткургане.

Шофер — это хорошая специальность. Это нужная специальность, красивая специальность. Я говорю о мрачноватых шоферах Памирского тракта. Это надежные и хорошие ребята.

Сотрудники

Написать о сотрудниках, о людях экспедиции, о своих товарищах совсем не просто. Но, написав о караванщиках, о водителях, не писать о непосредственных сотрудниках экспедиции, об их характерах, об их жизни и судьбах нельзя. Интересные судьбы и интересные люди.

Поэтому я набросаю несколько портретов экспедиционных работников, несколько биографий, напоминающих биографии тех людей, которых я встречал в больших экспедициях. Но при этом не буду называть никаких фамилий.

Отобранные для этой книги портреты — в некоторой степени обобщение свойств характеров и судеб тех людей, которых я знал. Я хотел рассказать здесь не столько о реальных лицах, сколько о разных типах людей, встречавшихся мне за долгие годы экспедиционной работы.

Великий систематик

О Великом систематике я слыхал с детства. О нем и о его знаменитой матери, той самой, которая в ночную пургу вынесла с ледников Монблана его отца, своего мужа, брошенного проводниками.