В горах Памира и Тянь-Шаня

Но земли и здесь, и по всему Западному Памиру всегда было катастрофически мало, только узкие полоски поймы вдоль реки да небольшие террасы по склонам гор. Но террас было немного, а над узкими долинами — крутые склоны, осыпи скал. По сведениям областного земельного управления, в это время на одну таджикскую семью (а семья эта была обычно большая, неделенная и насчитывала человек двадцать — тридцать) приходился очень маленький участок земли — и под усадьбу, и под сад, и под посевы. Как можно было жить и кормиться с этой площади, уму непостижимо.

Наша экспедиция и была предназначена для того, чтобы изыскать новые площади земель, пригодных для орошения.

В Калаи-Вомаре такими землями, которые могли быть пригодны для освоения, были Вомарские джингали и Барзуд-Дерзудские дашты.

Вомарские джингали представляли собой заросли облепихи, джиды, ивы, тополей, шиповников и жимолости, переплетенные лианами. Они совершенно оправдывали свое название: ведь «джингали» — это чуть измененное индийское слово «джунгли». Густые и колючие, сплошь переплетенные ломоносом, эти заросли были большей частью просто непроходимы: представьте себе самую частую колючую изгородь, только высотой метра четыре-пять и площадью десять — пятнадцать квадратных километров! Джингали занимали низкую пойменную террасу, и летом их частично заливало водой, когда Пяндж во время таяния снегов и ледников выходил из берегов. Здесь были маленькие пруды и озерки, заросшие камышом и тростником, которые наполнялись водой летом и осенью, а зимой пересыхали. Уток и куликов на них было великое множество. Это были чудесные уголки, хотя комаров там было ужас сколько.

Еще недавно здесь водились кабаны, которые ходили и вверх по Пянджу и вниз, много было и фазанов. Один местный старик рассказывал, что в дни его молодости здесь дважды осенью появлялся тигр, но ненадолго: кабанов, из-за которых он приходил, здесь было, видимо, не так уж много. Тигр съедал излишки и уходил вниз по Пянджу.

Несмотря на страшный земельный голод, джингали не использовались под посевы, ибо уровень грунтовых вод в них был высок, а почва в значительной части засолена.

Вот эти джингали и нужно было мне обследовать. Какие почвы пригодны для земледелия, какие нет? Что с ними делать: осушать, поливать или промывать засоленные почвы? Нужно было составить почвенную и геоботаническую карту джингалей, подсчитать площади разных типов земель. Но карты-основы у меня еще не было, ее должны были сделать топографы. Приходилось пока делать глазомерную съемку и копать почвенные ямы, чтобы потом перенести на основу все, что сделано.

Я нашел рабочих — копать ямы и мальчишку — таскать гербарий и образцы. Свою палатку я поставил недалеко от дороги, в саду у родителей мальчишки, который у меня работал. Но мне было скучно и тоскливо одному. И вдруг я узнал, что недалеко отсюда стоят геологи. Я обрадовался, бросил все дела и пошел к ним.

Когда я пришел, под деревьями вокруг разостланного брезента, который изображал стол, сидели человек пятнадцать и завтракали. С некоторым удивлением они воззрились на меня. Я немного смутился, но тут одно лицо показалось мне знакомым. Мучительно покопавшись в памяти, я сказал:

— Здравствуйте, Павел Петрович!

— Здравствуйте, — как-то замедленно, видимо также копаясь в своей памяти, ответил он.

Это был известный геолог из Таджикско-Памирской экспедиции Горбунова Павел Петрович Чуенко, приятель Клунникова, неоднократно бывавший у нас в Чечекты. Приподнявшись, он подал мне руку и вдруг вспомнил:

— А! Вы из барановской экспедиции?

— Так точно, из барановской. Я Станюкович.

— Садитесь с нами завтракать.

— Вы думаете, я буду отказываться? Ни в коем случае. С удовольствием, Павел Петрович, — и я пошел вокруг брезента, пожимая всем руки.

Тут я заметил еще одну знакомую физиономию. Это был Вадим Постржигач, которого я встречал неоднократно и в Хороге, и в Мургабе. Вадим, радостно подняв брови, улыбался до ушей. У Вадима были две особенности — он хорошо улыбался, а еще лучше угощал.

Павел Петрович пригласил меня к обеду и предложил мне, чтобы я не скучал, перебросить свою палатку к ним поближе. И я поставил свою палатку рядом с кибиткой, в которой был склад геологической базы и где царствовал Вадим.

Оказалось, что Павел Петрович возглавляет теперь кварцевую экспедицию, которая работала на Язгулеме и Ванче, и базу, которой командовал Вадим. На следующий день Чуенко ушел с караваном в какой-то отряд.

Утром я отправился делать поперечный почвенный профиль от гор к Пянджу. Через каждые пятьдесят — сто метров я делал ямы и описывал почвы и растительность. Продираться сквозь джингали было чертовски трудно. У облепихи и у шиповника такие шипы, что к концу дня, копая последние ямы у берега Пянджа, я был весь исцарапан. Я с ужасом подумал, что три таких дня — и брюк у меня не будет. А других у меня нет.

Придя домой, я увидел, что перед моей палаткой сидит Вадим с горячим обедом, закутанным в шубу. Он улыбался.

— Что нового? — спросил я.

— Мы филина поймали, — сказал Вадим.

— Филина? — удивился я. — Что же вы будете делать с ним?