В изгнании

Спустя некоторое время здоровье матери заметно улучшилось. Ее лечил доктор С., особые методы которого иногда приносили удивительные результаты даже у больных, от которых отказывались другие врачи. Новый режим, предписанный им матери, казалось, преобразил ее. Она теперь гуляла почти каждый день и часто приходила завтракать к нам на улицу Турель. Иногда я ходил с ней в кино. Для нее это было большим развлечением, и она всегда с интересом следила за появлением новых фильмов. Она выглядела помолодевшей лет на десять. Я был взволнован и счастлив видеть ее такой же, как и раньше, тщательно причесанной и надушенной, вновь встречать ее умный и ласковый взгляд, обаяние ее улыбки и любезное обращение. Все с удивлением отмечали, что в свои семьдесят пять лет она сохранила цвет лица молодой женщины. Мать не прибегала к помощи румян и пудры, ее старая горничная Полина готовила ей лосьон, которым она пользовалась всю жизнь; лосьон, так сказать, исторический, поскольку рецепт его мать нашла в неизданном дневнике Екатерины II, которая славилась цветом лица. Рецепт весьма прост, он приготавливается на основе лимонного сока, яичных белков и водки.

Это улучшение ее здоровья и настроения, которому я радовался, продолжалось, увы, недолго. Вскоре состояние матери стало хуже, чем было до этого краткого улучшения. Она не вставала с постели и отказывалась от всякой пищи. Врачи отказывались от ее лечения, и сам доктор С. ничего не мог больше сделать. Поскольку она хотела видеть меня рядом днем и ночью, я должен был вернуться на улицу Гутенберга.

Летом 1937 года мне было невозможно никуда отлучиться, и Биби жаловалась, что ее все покинули. Однажды она позвонила и сказала, что ждет меня к обеду этим вечером и что я должен привести ей Гулеско и несколько других музыкантов. Я извинился, оправдываясь невозможностью оставить одну тяжело больную мать. Но для Биби все это было второстепенным делом, несравнимым с ее капризами. Обезумев от гнева, она сначала отправилась к нотариусу и отменила ту часть своего завещания, по которой оставляла один из своих домов за моей дочерью. Затем она написала мне яростное письмо, в котором сообщала, что, поскольку ее соседство перестало нам нравиться, она не видит нужды строить нам дом, а напротив, забирает у нас павильон, где живет мать. Не теряя времени на ответ, я тут же занялся устройством матери в другом месте.

Княгиня Габриэль предложила мне квартиру без мебели, очень удобно расположенную в доме-приюте для эмигрантов в Севре, которым она занималась. Я не мог желать лучшего, но надо было еще, чтобы мать согласилась на переезд. Она о нем и слышать не хотела и дала согласие только тогда, когда ультиматум Биби заставил ее понять необходимость переезда. Я нанял грузовик для перевозки ее мебели и вещей и отправился с Гришей в Севр устраивать ее. Когда все закончилось, я приехал за ней в Булонь. Никогда не забуду болезненного впечатления, испытанного при виде матери, ожидавшей меня. Одетая и готовая пуститься в дорогу, она сидела на стуле посреди пустой комнаты. По пути она не сказала ни слова, а когда увидела свою новую квартиру, залитую солнцем и полную цветов, которые она любила – зарыдала. Я несколько дней оставался с ней, пока она не привыкла. Когда она немного успокоилась, я вернулся на улицу Турель.

Вскоре я узнал, что Биби заболела. Она умерла через некоторое время, но мы с ней больше не виделись.

* * *

После лечения в Швейцарии Николай Шереметев уже около двух лет жил в Лондоне. Доктор Шеллер, пользовавший его, написал нам, что болезнь вполне излечена и никакие соображения здоровья не препятствуют более предполагавшемуся их союзу с нашей дочерью. При этих известиях нам не оставалось ничего другого, как назначить место и дату свадьбы.

Родители моего будущего зятя жили в Риме, там должны были поселиться и молодожены. По их просьбе свадьба состоялась в русской церкви в Риме в июне 1938 года.

Мать понемногу привыкала к новому жилью. Поскольку ей там было хорошо, и состояние ее здоровья не требовало больше моего постоянного присутствия, мы решили покинуть наше обиталище на улице Турель и устроиться за городом. После долгого изучения окрестностей Парижа мы нашли подходящий дом в Сарселе, на дороге в Шантильи. Этот дом, построенный в XVIII веке, забавно напоминал некоторые загородные дома в России. Накануне нашего переезда дочь приехала из Рима к нам погостить. Она жила у моей матери в Севре все время своего визита. Мы и не предполагали, что это радовавшее нас воссоединение семьи сменится разлукой на восемь долгих лет.