В изгнании

Трудно передать, как тревожно было в те дни. Всех томила мучительная неясность, будет или нет столица объявлена открытым городом.

14 июня немцы заняли Париж. Мы смотрели, как они въезжали в ворота Сен-Клу. Вокруг нас плакали люди, и у нас самих на глазах были слезы. За двадцать лет, прожитых нами во Франции, она стала нашей второй родиной.

Сразу же после заключения перемирия оккупационные власти закрыли все русские заведения, и число безработных возросло еще больше. Эмигранты были вынуждены просить работу у единственного нанимателя – Германии, что не преминуло снискать к ним враждебность большинства французов.

Тем временем жизнь так или иначе устраивалась. Население, рассеянное на дорогах, понемногу вернулось в свои дома. Мы сделали то же самое, и к концу июля приехали в Сарсель. Вскоре нам нанесли визит немецкие офицеры. Сначала мы подумали, что они пришли арестовать нас. Но, напротив, они хотели убедиться, что мы ни в чем не нуждаемся! Когда они предложили нам бензин, уголь и пищу, мы поблагодарили и отклонили их предложение. Спустя некоторое время мы узнали истинные причины так удивившего нас внимания.

* * *

В разгар наших финансовых затруднений, опасаясь, что кредиторы завладеют «Перегриной», мы доверили жемчужину директору Вестминстерского банка, попросив запереть ее в его личном сейфе. Это породило непредвиденные осложнения, когда в августе 1940 года немцы установили контроль над сейфами, принадлежавшими английским подданным. Приглашенный администрацией Вестминстерского банка присутствовать при вскрытии сейфов, я считал, что без затруднений войду во владение своим достоянием. Но управляющий банка уверял меня, что это всецело зависит от немцев, последние же утверждали, что это зависит лишь от администрации. Поскольку каждый настаивал на своем, ситуация угрожала затянуться надолго. Боясь окончательно потерять жемчужину, я попросил встречи с комиссаром, которому была поручена проверка сейфов. Меня принял любезный и элегантный молодой человек, который, как только я изложил свое дело, заверил меня, что я с легкостью добьюсь положительных результатов. Он провел меня в маленький салон рядом с его бюро. Через несколько мгновений туда вошел немецкий офицер, сразу же вызвавший мою неприязнь своей подчеркнутой вежливостью, столь не вязавшейся с острым взглядом его кошачьих глаз.

– Мы хотим оказать вам любезность, – сказал он, – но если вам вернут вашу жемчужину, согласитесь ли вы в обмен на это оказать нам услугу. Мы очень хорошо знаем, что вы значите и что представляете собой. Если вы согласитесь стать нашим светским агентом, в ваше распоряжение будет предоставлен один из прекраснейших частных отелей Парижа. Вы поселитесь там с княгиней и будете устраивать праздники, для которых вам откроют неограниченный кредит, и куда будут приглашаться лица, на которых мы вам укажем.

На это удивительное предложение я ответил достойным образом, сразу же дав понять немцу, что он ошибся адресом:

– Ни моя жена, ни я ни под каким предлогом не согласимся играть подобную роль, – сказал я. – Мы скорее предпочтем тысячу раз потерять жемчужину, чем согласиться на такое.

Я встал и направился к выходу, и тогда немец остановил меня и пожал мне руку!

Увы, больше я ничего не добился, и лишь через три с половиной года, после ухода немцев, жемчужина была возвращена нам.

Много раз во время оккупации нам случалось получать приглашения немецких влиятельных лиц, но мы принимали их с некоторой осторожностью. Несмотря ни на что, немцы почему-то оказывали нам доверие, что позволило нам не раз помогать людям, которым угрожали тюрьма или депортация.

Однажды я встретил Валери, которую не видал очень давно. Она все еще жила на барже, куда и пригласила нас обедать. Мы были удивлены, застав там немцев. Я должен признать, что все они были хорошо воспитанными людьми, на вид даже симпатичными и, как и большинство тех, с кем я сталкивался во время оккупации, не любили Гитлера. И все же их присутствие у француженки выглядело явно неуместно.

Бедная Валери в конце концов еще сильнее оторвалась от реальности и в итоге поплатилась за это жизнью.

* * *

Летом жизнь в Сарселе была вполне сносной. Овощи, которые мы выращивали, были существенным подспорьем, а во дворе у нас росло старое абрикосовое дерево, ломившееся от плодов. Мы обменивали абрикосы на другие продукты. Но с первыми холодами жить в деревне, в доме безо всякого отопления, стало попросту невозможно. В ноябре мы решили вернуться в Париж.

Несколько месяцев мы провели на улице Агар в маленькой меблированной квартире в одном из редких в Париже домов, который еще отапливался. Нам даже была доступна невиданная роскошь – два раза в неделю мы могли принимать горячие ванны. В эти дни многие наши друзья, у которых не было горячей воды, приходили к нам, чтобы воспользоваться этой исключительной привилегией. С туалетными принадлежностями в руках они терпеливо ожидали в гостиной своей очереди в ванную комнату. После купания воздавалось должное провизии, которую каждый приносил с собой.