В кабинете психоаналитика. Эмоции, истории, трансформации

Тревога и злость внутри меня полностью исчезли. Я вижу связь между ядрами — настоящими проективными идентификациями эмоций, не подвергшихся осмыслению, которые так соматически и грубо ранили меня, — и дырками в словах: то, что поразило меня при отсутствии пригодного контейнера для принятия и трансформации этой злобы, поражает, «делает дыры» в словах. Марио не осознает этих эмоций, порожденных специфической ситуацией в его семье, где все изображают фальшивое благополучие.

Я внутренне формулирую данную гипотезу, но так как этот сеанс всего лишь консультация, ограничиваюсь вопросом: играет ли он в другие игры? Марио рассказывает о многочисленных компьютерных играх в жанре ужасов — «хоррор»: Дракула, Бэтмен, Инвадерс... Я думаю, что они репрезентируют очень ранние, примитивные фантазии Марио, с которыми он может соприкоснуться, только лишая их эмоций через «компьютер», дистанцируясь, но энергия, свободно гуляющая по полю, превращается в пушечные и катапультные «ядра».

Я ограничился краткими комментариями, Марио остался недоволен, в ответ он рисует мне ребенка, в одиночестве катающегося на велосипеде по двору.

Я говорю ему, что скоро к нарисованному им ребенку, конечно, придет кто-нибудь еще: мне кажется, будет хорошо, если они вместе будут играть в игру, которую только что начали мы. Я добавляю, что хочу поговорить об этом с его мамой. «Да, но если только этому кому-нибудь нравятся пираты, — таков был ответ Марио, — и что он их не слишком боится».

Мне кажется очевидным то, что отказ от объяснительных интерпретаций, основанных на символическом или контекстуальном прочтении рисунков, способствует связыванию в один узел пиктографических и эмоциональных изображений, проявившихся на контртрансферентном уровне. После этого в трансформативном развитии появляется общий для обоих смысл вплоть до осознания эмоциональной реальности «пирата» и необходимости найти контейнер (а не мишень) для его злости и эмоциональных потрясений.

Акцент на нарративных трансформациях (Соrrао, 1991) помог мне задуматься о диалоговой части сеанса как о чем-то похожем на необычный рисунок, все компоненты которого подвижны, как на живой картине.

С этой точки зрения, интересно наблюдать за появлением «персонажа» на сеансе: как он двигается, трансформируется, уходит со сцены, а на его месте появляется, заменяет его, а иногда и присоединяется к нему другой «персонаж» (герой анекдота, воспоминания, истории, сновидения...). При этом все его действия обусловлены психическим функционированием пары в данный конкретный момент (Ferro, 1996а; Badoni, 1996).

Различные модели по-разному описывают «живые картины» сеанса, но даже модели, претендующие на максимальный нейтралитет, участвуют в построении поля — отчасти оттого, что интерпретации нередко отражают защитные механизмы психики аналитика, срабатывающие против «запороговой» — неусвояемой и нетрансформируемой — психической боли (Ferro, 1993с).

Модуляция напряжения в поле и эмоциональные пиктограммы

В таких клинических ситуациях, где -функция пациента сохранна и способна производить -элементы, а следовательно, пациент видит сны и обладает онейрическим мышлением наяву (Bion, 1962), «аппарат по думанью мыслей» может отказать из-за перегрузки, а значит, начать обращаться с «мыслями» как с -элементами и выбрасывать их (Bion, 1962). То же случается с интерпретациями аналитика каждый раз, когда они слишком давят на -функцию пациента и на его аппарат по «думанью мыслей». Следовательно, с такими пациентами важно дозировать интерпретации, чтобы они были способны их воспринять. Приведенные ниже клинические случаи помогут раскрыть эту тему.

Стиральная машина Клаудии: какой режим?

У Клаудии трудности нарциссического характера, они заставляют ее отрицать собственную боль и маскировать потребность анализа профессиональным интересом (она по профессии психиатр).

С самого начала анализа присутствовал большой риск прерывания, отыгрывания, имелись признаки негативной терапевтической реакции. Я получил подсказку из ее сна, прежде чем сам успел осознать все это: «она не могла позволить себе оплатить слишком дорогостоящее вмешательство» (в эмоциональном плане).

Я понимаю, что Клаудии необходимо отрицать свою боль, но не показываю этого. Меня тронул ее интерес (о котором она мне сразу же рассказала) к арабской культуре: очарованная арабским миром, его несметными богатствами и страшной бедностью, она когда-то чуть не выбрала восточные языки вместо медицины.