Думаю, людей начали раздражать трилы примерно через год, после того как я приобрел свой. Ну, типа представьте: решаете вы с друзьями отдохнуть где-нибудь в кафе. Сидите общаетесь, народу битком, приходят новые люди, смотрят, где бы им примоститься, видят вашу компанию и думают: «Эта чертова железяка занимает место, где мог бы сидеть я».
Я помню тот первый раз, когда я сидел с друзьями в ресторане и какая-то женщина спросила, можно ли забрать мой стул. Я посмотрел на нее так, будто она попросила разрешения задушить моего кота, и сказал, что стул мне нужен самому. На что она ответила: «Но вы же на самом деле не здесь, значит он вам ни к чему». Тогда я послал ее подальше. Наверное, она пожаловалась администратору, потому что, когда я пришел в тот ресторан в следующий раз, там уже висела табличка, гласящая, что трилы обязаны уступать свое место, если об этом попросит человек. Надо же – «человек»! Я ушел и больше туда не приходил, но вскоре подобные таблички появились во многих местах. В общем, если ты трил, то не имеешь права сидеть.
Эванджелин Дэвис, юрисконсульт Американского союза защиты гражданских свобод:
Я только начинала работать в союзе, когда стали поступать обращения от хаденов о тех инцидентах, связанных с требованиями уступать места здоровым людям, а несколько муниципалитетов даже выпустили указы, по сути утверждающие, что люди с транспортерами личности являются гражданами второго сорта.
Вы можете подумать, что все эти случаи элементарно разрешаются с помощью закона об американцах с ограниченными возможностями, однако необходимо учитывать ряд тонкостей. К примеру, некто с транспортером личности приходит в ресторан, но он не собирается там есть – его настоящее тело находится в этот момент где-то еще и принимает пищу как-то иначе. В сущности, этот человек, как безбилетный пассажир, просто занимает место и, по заверениям владельцев некоторых ресторанов и магазинов, приносит им убытки. Они заявляют, что имеют право просить таких людей уступать места тем, кто платит.
Кроме того, если транспортер личности заставили стоять, разве управляющий им человек испытывает от этого какие-то неудобства? Владельцы трилов не могут испытывать физических затруднений, потому что их тела не находятся там. Если транспортер личности стоит, это совсем не значит, что человек, управляющий им, устает от этого. Получается, что, попросив трила стоять, вы причиняете ему не больше неудобств, чем если бы вы попросили здорового человека носить обувь. Вы можете возразить, что унизительно заставлять кого-то стоять, когда остальные из его компании сидят, но в барах и кафе часто попадаются группы вполне здоровых людей, которые собираются вокруг одного столика, кто-то сидит, кто-то стоит, и ни один не чувствует себя униженным. И так далее.
Все это в каком-то смысле кажется несерьезным и не стоящим обращения в суд. Но эти на первый взгляд мелочи имели по-настоящему огромное значение. Почти в одночасье мир создал, по сути, новую нацию – группу людей, чей совместный опыт в корне отличался от того, что кто-либо испытывал прежде. В Соединенных Штатах было примерно столько же хаденов, сколько религиозных евреев, и больше, чем мусульман. Их восприятие мира уникально, и в зависимости от того, как они представят себя этому миру – в транспортерах личности или с помощью аватарок, – они будут испытывать то, чего никакие другие люди не испытают в той же мере; это же касается и нарушения их прав. У нас и у других правозащитных организаций появилась возможность, которой не было прежде, – пресечь дискриминацию еще до ее возникновения. Полагаю, в конце концов мы преуспели в этом больше, чем ожидали, но меньше, чем надеялись.
Террелл Уэльс:
В детстве я смотрел документальный фильм о том, как снималась «Планета обезьян» – самая первая, с Чарлтоном Хестоном. В фильме рассказывалось о том, как делали грим массовке, чтобы изобразить разные виды обезьян – шимпанзе, горилл и орангутангов, – а когда съемочная группа шла на обед, они разделялись. Люди, загримированные под горилл, садились с другими гориллами, шимпанзе – с шимпанзе.
То же самое стало происходить с хаденами. Кем бы ты ни был раньше, теперь ты становился прежде всего иным. И никто из твоих друзей-нехаденов не мог даже представить себе, что ты чувствуешь. В этом не было их вины. Они просто не понимали, что значит быть запертым в собственном черепе и не знать, сможешь ли когда-нибудь еще с кем-то заговорить. Наверное, так же бывает с людьми, прошедшими войну. В конце концов ты начинаешь проводить все свое время с теми, кто тоже там был, потому что только они могут тебя понять.