В конце будет Слово

Нина Петровна от неожиданности рот открыла. Я было подумал, что после этого она прочь от сюда уйдёт, стерпит эту обиду, ведь она старая и слабая, с внуком на руках, испугается перечить, потому что всем на этой тесной кухоньке было ясно – Матвей не побрезгует ударить сильней. Но если уж человек гордый, он многое может стерпеть, пока наконец чаша терпения не будет переполнена. Лицо Нины Петровны побагровело. Она буквально за пару мгновений втиснула меня Кириллу на руки, схватила с плиты жирную чугунную сковороду и кинулась на Матвея, отвесив ему удар в плечо. Тот мигом поднялся на ноги, как ошалелый, и табурет с грохотом упал. Я телом почувствовал, как вздрогнул Кирилл. Мне сделалось страшно за мою старуху. Матвей замахнулся на неё рукой… Кирилл вскочил с места, и мы преградили ему путь. Кирилл освободил одну руку и упёрся ею брату в грудь, пока я, глядя через его плечо, смотрел в испуганное лицо Нины Петровны.

– Стой, погоди, – повторял Кирилл дрожащим голосом, – оставь её.

Я не мог видеть Матвея в тот момент, но уже через несколько напряжённых секунд тишины и неподвижности Кирилл передал меня Нине Петровне на руки – они тряслись.

– Убирайтесь. Оба, – тихо сказала она, пытаясь совладать с ослабевшим голосом, – и можете не возвращаться, пока не принесёте в дом деньги.

«Ох, что ты вообще говоришь, милая! Подумай, да уходи скорее сама, запрись в своей комнате. Не нарывайся, я прошу тебя! Уйдём скорее!» – мне хотелось умолять её об этом. Я со страхом ожидал новой вспышки насилия… но её не последовало. Вместо этого Матвей оправил свою рубашку, пожал плечами, кивнул чему-то и вышел без слов. Кирилл, ошарашенный, поспешил следом за ним.

И в тот же самый момент, когда до нас донёсся хлопок входной двери и вокруг стало тихо, Нина Петровна с шумом выдохнула и поцеловала меня в лоб. Внутренне я не воспротивился этому, возможно впервые, и я понимаю, насколько это неправильно и вредно для меня, но тогда я просто был напуган случившимся. И горд ею. Со времени того инцидента Кирилл и Матвей работать не начали и денег в семью не принесли, разумеется. Зато возвращаются теперь домой с продуктами: хлебом, молоком, колбасой или макаронами (запахи «взрослой» еды вызывают у меня неутолимый аппетит). И пускай Нина Петровна понимает, как эти двое могут достать еду, она не против: в определённый момент бедность не допускает ни честности, ни гордости.

Ты понимаешь, почему я вдруг принялся вспоминать недавнее? Толика сочувствия, что поселилась во мне, пустила корни куда глубже, чем мне этого хочется. Я сопротивляюсь так сильно, как могу, но… Барбара? Моя милая Барбара, сегодня я вновь проснулся от диких болей.

Глава восьмая

Я уже многому научился. Могу перевернуться со спины на живот, сесть и даже встать, уцепившись за бортики кровати: я не противлюсь физическому развитию. Скорее, даже тороплю его – вдруг мне удастся сбежать отсюда. Зато умственные способности, навыки речи подавляю с рвением. Матвей как-то раз назвал меня «недоноском», а Нина Петровна вместе с Яной (которая, как только может, прячется от своих старших родственников) всерьёз обеспокоены моей угрюмостью, отказом от игрушек и нежеланием лепетать в попытке повторить их глупые слова. Марину я не видел уже больше недели.

Сегодня необычный день – Нина Петровна впервые доверила меня Кириллу. Ей нужно сходить в больницу, проверить сердце, сделать кое-какие скромные покупки, да ещё наведаться к Яне в школу: говорят, моя сестра не часто приходит за знаниями. Нине Петровне, когда она говорит сама с собой, когда и я нахожусь при ней, не даёт покоя Янина угрюмость, скрытность, то, как она располнела, а ещё то, как надолго она запирается в ванной. Бедная Яна, бедная девочка… Излишнее сочувствие просыпается во мне в последнее время. А ведь я хочу просто радоваться, что она почти не бывает со мной: с каждым днём, с каждым месяцем, что в ней взрастает плод, чувство инородности давит на меня сильнее.

Матвей и Кирилл сидят, ухватившись руками за кружки: у Кирилла кофе, а у брата его – чифир. Хоть и кажется мне, будто Матвей нарочно старается вести себя по-простому, но привычки его крепкие: он вынимает из кармана одну дешёвую сосательную конфетку, кладёт себе в рот и медленно посасывает её, прихлёбывая свой напиток. На меня внимания не обращают: скажем, сунуться в горячую духовку я могу беспрепятственно.

– Марина-то твоя совсем теперь не встаёт? Поди померла уже, а мы и не заметили, – хмыкает Матвей и с хлюпающим звуком отхлёбывает из кружки.

Кирилл пожимает плечами и тоже хмыкает:

– Да мне всё равно как-то.

– Это как это? А как же супружеский долг? – как будто удивляется Матвей, и лицо его принимает плутоватое выражение, – хотя, чтобы дать, бабе не обязательно просыпаться. Или быть живой. Ха!

Кирилл улыбается, скорее даже поджимает губы.

– Если сам не пользуешься, могу и я, – продолжает Матвей, ещё шире скалясь.

Кирилл смотрит на него в недоумении, будто плохо расслышал сказанное.