В конце будет Слово

Дастин улыбнулся и направился в нашу сторону, а я взглянула на Барбару: она, кажется, слушала разговор с того же момента, что и я. Вид у неё был злой, губы сжаты, взгляд немигающий, руки, скрещенные под грудью – это не было похоже на детское баловство, притворную обиду, скорее – уязвлённое достоинство. Прежде чем Дастин успел оказаться рядом, Барбара соскочила с качелей и, впившись руками в замявшееся платье, убежала в дом.

Какое-то время я сидела на месте, растерянная. Мне хотелось пойти за ней, извиниться – да хотя бы за то, что собиралась рассказать Элис о ней и Дастине (а раз рассказывать-то особо было нечего, я наверняка добавила бы чего-нибудь от себя, причём без злого умысла и совершенно непроизвольно). Теперь об этом мне стыдно было и думать. Стоит ли говорить, что я поспешила сообщить родителям о своём якобы плохом самочувствии и уйти домой: настроение моё до конца дня было подпорчено.

Глава седьмая

Я всё это хорошо рассказываю. Но по правде если, то придумываю много: заполняю пробелы, латаю чёрные дыры памяти предположениями. Я не помню, какой пирог мама приготовила для Джексонов в тот день, не знаю – Дастин тот парень или всё-таки Джастин. Но об одном я не вру – о Барбаре. Клянусь всем своим жалким существованием, я помню нежный, словно утреннее небо в любой из проклятых жизней, что я прожил, голубой цвет её платья!

Теперь мои глаза не обласканы такими цветами. Я почти не бываю на улице, я вижу лишь убогие стены и потолок, вокруг меня коричневый, серый, грязный жёлтый, грязный, грязно вокруг, грязь, грязь!.. И сколько бы бедная Нина Петровна не отмывала двери с облезлой краской и полы со вздувшимся линолеумом, пыль и жир по-прежнему оседают на старую мебель, на стены и, кажется, впитываются в самую сердцевину вещей – толкни неосторожно стул, и он рассыплется у тебя на глазах горсткой праха.

И хозяева квартире под стать! Марина, моя милая мать, почти не поднимается с постели, а если и встаёт, то на своего четырёхмесячного сына внимания обращает меньше, чем на раковину или сковородку. На это я не жалуюсь. В тайне ото всей семьи беременная моя сестра при первом же случае сбегает из дома. Мой отец работать перестал – в последнее время вместе с дядей Матвеем они заявлялись домой под вечер, часто навеселе и съедали то, что осталось в пустом холодильнике. Нина Петровна, Цербер моего Аида, не могла оставить этого просто так. Примечательный случай произошёл недавно.

Одним из вечеров братья Одинцовы с шумом ввалились в квартиру. Дверь им, кажется, Нина Петровна и открыла – она собралась ругаться, но я этого не хотел, а потому без особых усилий разразился рыданиями. Она, конечно, прибежала успокоить меня, взяла на руки, поцеловала, так что я почувствовал старческий запах её дыхания, прижала к груди. Но тут же замерла, услышав грохот и хохот на кухне. «Тебе придётся меня подождать», – сказала она мне и попыталась уложить обратно. Я вцепился корявыми ручонками в её халат (это уже мне под силу), отказываясь скучать в одиночестве, так что Нина Петровна подчинилась и понесла меня с собой. Так мне и удалось стать свидетелем следующей сцены.

Кирилл и Матвей расселись за крохотным столиком, заняв своими локтями обе его половины, тарелки перед ними были наполнены супом, кажется не разогретым, потому что пар над ними не поднимался. А на полу валялась и покачивалась на круглом боку пустая кастрюля, из которой стекала лужица. Мужчины не обратили на Нину Петровну внимания, хотя Кирилл, заметив меня, пробубнил: «Здорово, сын», даже потянулся ко мне рукой, но Нина Петровна отпрянула.

– Прекратите есть, – велела она.

Матвей нехотя поднял взгляд от своей тарелки. Он, кстати, похорошел за время, проведённое на свободе: помытый и побритый, в чистой одежде, он выглядел лучше младшего брата – не такой худой.

– Бабуся, не мешай, – лениво отозвался он.

От подобного пренебрежения Нина Петровна вскипела.

– Ах, вы паразиты, – говорила она, – едите мою еду! В доме пусто. Твои дети, – она указала худым пальцем на Кирилла, – не одеты, не накормлены. Яна не слушается меня и пропадает неизвестно где. А ты работу бросил! Вот ты какой хороший отец! Молодец!

– Захлопни-ка, бабуся, пока я тебя не выставил, – пригрозил Матвей.

Кирилл же молчал, глядел на Нину Петровну исподлобья, постукивал костяшками пальцев по столу.

– А с моей Мариной ты что сотворил? – не унималась она, – Я одна семью кормлю. Стыдно мужику должно быть!

Недолго думая, сразу после этих слов, Нина Петровна крепче прижала меня к груди одной рукой, а другой потянулась к полупустой тарелке Матвея: хотела забрать, но Матвей ударил её по протянутой руке. В тишине звук хлопка получился громким, и все замерли.

– Матвей?.. – Кирилл вытянулся вперёд.