В конце будет Слово

– Ало, бабушка? – говорит она в трубку через некоторое время, – к нам мужик какой-то пришёл, я его впустила… Сказал, что дядя Матвей… Я не могу его выгнать… Да ей плевать на всё, она и не поднялась даже, ба!.. Хорошо, жду.

Я остаюсь один и в тишине лежу, не знаю сколько. Разговора на кухне сквозь стены практически не слышно, и опять я предоставлен самому себе. Думаю о мамином лимонаде, о котором недавно вспоминал. Надо же, а ведь несмотря на весь хаос, поглотивший меня, всю эту чёртову неразбериху, я всё равно считаю её, Джессику Шервуд, своей матерью. И тепло, и грусть разливаются в моей груди при мысли о ней. Нелепо до крайности. Хочется сплюнуть со злости, но боюсь лишь подавиться собственной слюной.

Слышу, как открывается входная дверь, топот ног в коридоре и прихожей и разные голоса моих родственников: кажется, что собрались там сразу все – домой вернулись Нина Петровна и Кирилл, Яна и Матвей вышли из кухни и даже Марина, видимо, выползла из вечной своей спячки, чтобы поглядеть на шум, потому что я слышу её кашель.

– Это что такое?.. – начинает старуха, но тут же её хриплый голос перекрывает другой.

– Киря, – орёт Матвей, – Кирюха, иди сюда, братишка!

А дальше – какофония невнятных, перемешанных друг с другом голосов и звуков, потому что кричать начинают сразу все. Из всей этой суматохи понимаю немногое, но суть, кажется, улавливаю. Матвей буквально на днях освободился (а сидел он то ли за воровство, то ли за грабёж) и, не предупредив брата, поспешил сюда, потому что некуда ему больше пойти. Кирилл не возмущён, а только рад старшему брату, он уже пообещал постелить тому где-нибудь на полу. Нина Петровна орёт, что этому не бывать, что нет у нас места для шестого человека, и уж тем более для такого, как Матвей. Яна просит успокоиться всех сразу, но в то же время спокойствие и равнодушие матери выводит её из себя, так что она и к ней лезет, и Марина тоже начинает кричать.

– А ты не смей так с дочерью! – голос Нины Петровны срывается.

– Но квартира-то моя! – гнёт своё Кирилл.

– У вас тут дурка, – хохочет Матвей.

– Буду, как хочу, говорить! – верещит Марина.

– Заткнитесь вы все уже! – умоляет Яна.

В этот момент я и решаю, что не буду дольше терпеть. Я открываю рот и издаю протяжный мерзкий требовательный крик, хотя и сомневаюсь, что буду услышан. Но через пару секунд, постепенно все друг за другом стихают, замолкают и кто-то торопится к моей комнате. Дверь открывается, и Нина Петровна берёт меня на руки и повторяет несколько раз: «Шшш, тише, мой хороший, прости». Со мной на руках она выходит в прихожую, где и без того тесно, а сейчас и вовсе яблоку негде упасть. Молча Нина Петровна протискивается к коляске, которая стоит здесь же (старая, четырнадцать лет назад в ней катали Яну, да и тогда, на сколько я знаю, она уже была не из первых рук). На секунду её морщинистое лицо приобретает злое выражение, и она оборачивается:

– Говорила я тебе, – смотрит на дочь в упор, – нечего за него замуж было идти. Посмотри, что он с тобой сделал, Марина. Разве ты такая была?

Все молчат, даже Кирилл не смеет что-нибудь ответить. Яна, кажется, готова вот-вот расплакаться: она прижимает покрасневшую ладонь ко рту, но Марина стоит на пороге комнаты, словно тень, не сам человек. Нина Петровна глядит на неё своими серыми живыми глазами ещё недолго, но больше не говорит ничего, и мне невыносимо быть свидетелем этой сцены, ведь я не имею ни малейшего права лицезреть происходящее, давать оценки, я чужой им человек! Проходит ещё несколько тихих секунд, прежде чем старуха тащит за собой коляску и мы уходим прочь.

Глава четвёртая

Время меня не щадит. И если некоторым изменениям моего непослушного организма я даже рад (мне удаётся не ронять голову и даже захватывать некоторые предметы), то первый прорезающийся зуб доставляет немалое неудобство. В добавок прошлой ночью со мной произошёл случай, напугавший меня всерьёз: в темноте я проснулся от того, что губы мои словно сами по себе что-то бормотали в попытке сложить одно из дурацких слов, которыми каждый день мой мозг компостируют Нина Петровна и Яна. Событие это лишило меня сна на весь остаток ночи: мне совсем не хотелось так глупо проиграть и потерять себя.

А в доме Одинцовых, как ни странно, перемирие. Вот уже две недели Матвей живёт с нами, расстилая матрац на кухне. Из-за выбранного им места для лежбища каждое утро начинается с ленивых, но озлобленных словесных перепалок – это Нина Петровна встаёт раньше остальных. От криков просыпается и Кирилл, и тогда они вместе с братом сбегают из дома – только Тебе известно, куда. Впрочем, ссоры их с Ниной Петровной стали столь будничны, словно ритуал, без которого день не начнётся и солнце не сядет на востоке, что обитатели квартиры не принимают их близко к сердцу.