В кругу Леонида Леонова. Из записок 1968-1988-х годов

— Я уже стар, мне лучше сидеть на завалинке или под диваном между двумя валенками, как можно реже выглядывая оттуда.

Знаете, мне надоело привирать, хочется сказать всю правду, ка­кая она есть на самом деле, а не липовые домыслы, какими потчуют нас «знатоки» от литературы. На 37-м годе мы не зарабатывали, хотя знаем, как это было.

Но соцреализм, это правда, какой она представляется «Семкину». Каждый раз, когда я сталкивался с соцреализмом, я чувствовал себя изломанным. Какой соцреализм? Золото не нуждается в эпитетах, как и настоящее искусство. Нас заставляли подчас прилгать или умалчивать. Быть может, только литературоведы поймут, что и когда появилось.

Я люблю вот — русскую землю, ее поля, леса, могилы, ее исто­рию на всю глубину, и только это держит меня на ногах. Правда держит книгу. Сколько книг хваленых умерло.

Нельзя бриться топором. Литература — большая вышивка бисером.

Апрель 1979 г.

Мы с Ольгой поехали в Сталинград на конференцию книголюбов. Читали лекции и она, и я, встречались с читателями. И вдруг она заболела. 17 апреля, несмотря на то что ее хотели положить в больни­цу, она улетела в Москву. Воспаление легких. Но это только начало. Вскоре поставили грозный диагноз гематологи — лейкемия. Майские праздники она провела в городской больнице, еще не зная о диагнозе, но оставаться там было бесполезно. Надо найти настоящих специалис­тов. Посмотрев ее документы, все уклоняются, похоже считая, что безнадежно. Наконец, я иду в клинику Кассирского при 2-й больнице МПС, к профессору Андрею Ивановичу Воробьеву. Посмотрев боль­ную, доктор соглашается ее лечить, велев привозить через несколько дней. Пока она дома под наблюдением гематолога из госпиталя им. Бурденко доктора Веревкина, прекрасного врача и человека.

24 мая 1979 г.

Звонит Л.М.

— Мне передали, что вы говорили обо мне в МГУ. Говорят, очень хорошо и взволнованно. Спасибо вам. Это тем трогательнее, что у вас тяжелейшее положение. Я-то знаю, как в таких случаях трудно со­браться с мыслями. Как сегодня Ольга Михайловна? Что тут скажешь? Никакими словами не облегчишь душу. Она дома? Дайте ей трубку.

31 мая 1979 г.

Л.М.:

— Наташа говорит, что вы были очень грустны. Я видел вас и видел, когда вы ушли. А как Ольга Михайловна? Бедняжка... Хоро­шо, что вы не сдаетесь. А как вам глянулся мой юбилей? Слушали они меня внимательно. Напечатать слово? А оно у меня не написано. Только тезисы, заметки для себя? Кому дам? Никому, надо реже по­являться перед читателями.

— У меня сейчас главная проблема — достать для Ольги лекар­ства, которые есть только в Кремлевской больнице. Я обратился к зарубежным профессорам, чтобы они помогли, но для этого нужно время, а медлить нельзя. Поэтому я просил помочь мне, обратив­шись с письмами к самым главным в нашей стране. Кажется, от­кликнулись в ведомстве Андропова, дав лекарства. Начали лечить в клинике у А.И. Воробьева.

10 июня 1979 г.

Л.М.:

— Как Ольга Михайловна? Лучше ей?

— Пока процесс не приостановлен, все неясно. Лечение тяжелое.

— А я совсем отошел от работы. Полтора месяца не сажусь за стол. Многое надо сделать, чтобы даже у меня отбить охоту писать! Романом совсем не занимаюсь. Вы знаете, какой это каторжный труд. Вы сами серьезный писатель и отлично представляете, что значит на­писать настоящую книгу.

Я спросил, приобрел ли он «Яснополянские записки» Маковицкого.

— Купил, но еще не читал. Вы считаете их интересными? А не ка­жется ли вам, что Толстой кокетничал? Это ниспровержение России, истории, прогресса, Шекспира... есть в этом что-то от кокетничания и озорства, а также детскости. Видимо, гении до конца дней сохраняют простодушие, детскую доверчивость и детскую прямолинейность.

— А потом у Толстого была великая мечта. Он знал, каким дол­жен быть мир, и с высоты ее даже Шекспир его не устраивал.

— Да не знал он, каким должен быть мир. Достоевский знал, каким мир не должен быть. А каким он должен быть — кто знает. Можем мы сказать, что будет через две недели? В лучшем случае мы можем увидеть будущее на 6-8 координатах, а оно ведь возникает на тысячах их...

— А что нового в мире?..

— В романе Пикуля нашли намеки на современность. Не нравит­ся это мне. Не надо искать намеков. А то я напишу «сад зеленый», а кто-то соединит мои слова с атаманом зеленым...

Но мне не понравилось у Пикуля, что вся Россия на всю глубину изображена гнилой, подлой, пьяной, бесчестной. А ведь были же и тогда не одни Романовы и Распутины. Был Серафим Саровский, Толстой, Горький, Циолковский. Был народ, страна, леса, поля... Где все это? Жизнь изображена одноцветно.

18 июня 1979 г.

Леонид Максимович звонит ежевечерне, справляясь о здоровье Ольги Михайловны. А ее вчера еле спасли в реанимации.

Он пытается отвлечь меня разговорами о литературе.

По привычке я слушаю и записываю...