В ледовитое море. Поиски следов Баренца на Новой Земле в российcко-голландских экспедициях с 1991 по 2000 годы

Волны разбиваются о каменистый берег, и ветер с Карского моря несет холодный влажный туман, который окутывает нас и постепенно переходит в сильный дождь. Двумя часами позже мы пробуем постучать в дверь, чтобы забрать Сергея и узнать новости. За окном появляется испуганный солдат и с неловким смехом посылает нас прочь. Мы забираемся в наполовину раскуроченный гусеничный трактор, стоящий посреди грязной лужи, чтобы укрыться от дождя и перекусить. Предназначавшийся Сергею обед мы отдаем двум собакам, которые сопровождали нас от метеорологической станции сегодня утром – и плыли вместе с нами, – а теперь дрожат от ветра, забившись под трактор. Когда мы начинаем идти, они бегают вокруг нас, охраняя периметр на случай, если рядом окажется белый медведь, которого видели неподалеку от этих мест четыре дня назад. Под проливным дождем мы бродим между кучами мусора, преимущественно остатками машин и механизмов и бочками из-под солярки, но нам не попадается ничего интересного. День выдался невероятно унылый и безрадостный.

В половине пятого мы, как договаривались, снова возвращаемся на базу, чтобы забрать наших товарищей. Пальцы моих кожаных перчаток совсем мокрые. Сергей и Геннадий отлично справились с делами и выходят к нам очень довольные. Возможно, они уже приняли «по чуть-чуть». Мы еще час топаем по грязи и потом по гравию на берегу, прежде чем оказаться у того места, где переправились через залив сегодня утром. Когда мы подходим к лодке, Дэвид и Сергей шутливо натягивают синюю веревку, изображая финишную ленточку. «Где лодка? Это наша лодка?» – спрашиваю я. Наша помятая стальная посудина болтается в прибое, до краев заполненная морской водой. Мы с Дэвидом привыкли вытаскивать нашу лодку на берег, чтобы волны до нее не доставали, но, по словам Геннадия, в этом не было нужды. Теперь он прогоняет нас с беспечным «нормально» и велит вернуться через полчаса. Сам Геннадий прыгает в воду и пытается наклонить лодку. Он силен, как медведь, но наполненная водой лодка тяжела, как бетонная чушка. Я бегу вдоль линии прибоя и нахожу пустую пятилитровую канистру для бензина. Своим ножом я отрезал ей верхнюю часть, чтобы у нас была емкость для вычерпывания воды. Геннадий уже полчаса стоит по грудь в ледяной воде, но громадину невозможно сдвинуть с места. Мы стоим у берега, и каждый раз, когда нам удается вытащить нос лодки на полметра из воды, море утаскивает лодку назад. В конце концов нам удается поставить ее перпендикулярно к берегу и с помощью лопаты соорудить насыпь из гравия. Всё это время Геннадий вычерпывает воду из лодки, стоя по грудь в морской воде. Его шерстяной свитер совсем промок. Он с трудом стоит на ногах, погружаясь в гравий. Мы с Дэвидом изо всех сил тянем за привязанный к носу трос, чтобы вытащить лодку еще на 10 сантиметров каждый раз, когда волна накатывает на берег. Но море снова и снова утаскивает непослушную посудину назад. Когда наконец нам удается ее вытащить, руки у меня дрожат от напряжения, и кажется, что всё тело налито свинцом. Стоя у самой линии воды, мы ухитряемся перекатить лодку наверх, подкладывая под нее стволы плавника.

В устье сильное течение, но Геннадий яростно гребет, и мы добираемся до противоположного берега. Вернувшись на полярную станцию, я чувствую себя совершенно разбитым. Геннадий растапливает баню, и мы ждем, когда можно будет согреться. Собаки, которые плавали с нами, совершенно промокшие, немедленно засыпают в пластмассовых ящиках в сенях. Малышке сначала было холодно, и, пока мы отплывали, она бегала взад и вперед вдоль берега, но наконец бросилась в воду и догнала лодку. На другой стороне собака сразу же помчалась за крачками и овсянками. В спрятанной в глубине станции комнате, закрытой со всех сторон, устроена прачечная с чугунной ванной и электрической сауной, сооруженной с помощью кирпичей и одеяла. Хотя с раскаленной керамической плиткой в сауне надо было обращаться с осторожностью, мы с удовольствием помылись и погрелись.

Сейчас четверть девятого вечера, и ламповый радиоприемник играет инструментальную версию «Девушки из Ипанемы», заглушаемую треском статического электричества. Я так устал, что дрожу, у меня болят мышцы рук и ног. Но мне тепло и сухо, и мои вещи сушатся в «машинном отделении». Мы сидим на кухне и едим блины с малосольной рыбой, которая просто нарезана ломтями, и мы жуем их прямо так. Еще нас угостили полосками вяленого мяса гуся неизвестного вида, возможно, черной казарки (Branta bernicla

). Этих гусей ощипывают и подвешивают на несколько дней на ветру, в результате их мясо приобретает фиолетовый цвет. Сушка дает тот же эффект, что и копчение, и придает мясу слегка кисловатый вкус. Мы пьем водку, а точнее, концентрированный спирт, разведенный в стеклянном графине до нужной крепости. Тот, кто думает, что мы сидим здесь замерзшие и несчастные, очень сильно заблуждается.

Дни тишины