В лесах Сибири. Февраль-июль 2010

В феврале 1903 года, семнадцатого числа, Рильке писал молодому поэту Францу Ксаверу Каппусу: «Если же Ваши будни кажутся Вам бедными, то не вините их; вините сами себя, скажите себе, что в Вас слишком мало от поэта, чтобы Вы могли вызвать все богатства этих буден: ведь для творческого духа не существует бедности и нет такого места, которое было бы безразличным и бедным»[16]. Джон Берроуз вторит ему в книге «Искусство видеть вещи»: «Мир разговаривает с нами тем же тоном, каким мы разговариваем с ним. Тот, кто отдает лучшее, получает лучшее». Мы одни несем ответственность за убожество своей жизни. Мир стал серым из-за наших унылых мыслей. Ваша жизнь кажется вам лишенной красок? Измените ее, поселитесь в тайге. И если вам по-прежнему худо и все вокруг вызывает у вас отвращение, значит, вы просто не можете выносить самого себя и должны срочно принять какие-то меры.

Целый час, расположившись на поляне, пилю ствол старой сухой лиственницы. Древесина не испорчена, и годовые кольца хорошо видны. Солнце подкрашивает плоть дерева, делает ее аппетитной. Есть вещи, которые не предназначены для человеческого глаза. Люди же частенько извлекают на свет то, что света не любит. Они нарушают табу, изменяют данность. Мисима в «Золотом храме» рассказывает о срубленном дереве: «…волокна, сокрытые прежде, теперь выставлены под солнце и дождь»[17]. Мы рубим лес и рвем цветы, но ответим ли мы когда-нибудь за столь непочтительное отношение к установленному порядку, за все эти пусть даже незначительные преобразования исходного замысла? Одному из своих учеников, предложившему вырыть в огороде оросительные канавы, Конфуций с лейкой в руках ответил: «Кто знает, куда нас это приведет?» Главное преимущество жизни в лесной избушке состоит в том, что, не считая необходимости заготавливать дрова, вы практически ничего не меняете в системе мироустройства.

Скольжу по шелковой глади воды. В тишине слышен только плеск весла… Собаки не скулили, когда я отчалил, и теперь мелкой рысью бегут за мной вдоль берега. Бек белым пятном мелькает на фоне зарослей багульника. Володя был прав, увещевая меня: минут пятнадцать спустя я теряю всякую осторожность, меняю курс и оказываюсь более чем в двух километрах от берега, в хлипкой байдарке, которую собрал сам, проявив некоторую вольность по отношению к инструкции. Приближаюсь к льдине, проплывающей мимо. Куски льда поблескивают на солнце. Я замираю в неподвижности посреди холодной водной равнины. Вдруг, в двух метрах от носа моей байдарки, нерпа высовывает голову на поверхность и смотрит на меня. У нее нет ни рук, ни ног, но взгляд отличается проникновенностью и глубиной, сравнимой с глубиной Байкала. Я разговариваю с нерпой. Она слушает, рассматривая меня с близоруким вниманием, а затем ныряет в воду.

4 июня

Каждое утро, проснувшись, приветствую множество уток, слетающихся к Байкалу после многодневного путешествия вдоль 105-го меридиана восточной долготы. В словаре символов написано, что у японцев утка символизирует любовь и верность. А кедры, окружающие меня, для европейского сознания являются воплощением чистоты и целомудрия. Таким образом, мое пребывание в этих местах пропитано добродетелью.

Своим присутствием здесь я обязан тому июльскому дню, семь или восемь лет назад, когда я открыл для себя озеро Байкал. Полученные впечатления вселили в меня уверенность в том, что я еще увижу эти пейзажи. Подобно последователям эзотерического учения Рене Генона, одержимым идеей поиска «утраченного рая», мы скитаемся по миру, стремясь во что бы то ни стало снова пережить самые яркие моменты нашей жизни. Для кого-то они связаны с детством, для кого-то — с первым поцелуем на мосту, для кого-то — с летним вечером, наполненным благоуханием цветов и треском цикад, а для кого-то — с зимней ночью, в течение которой нас посещают высокие и добрые мысли. Для меня же рай оказался тут, на берегу Байкала.

Как заметил Мисима в «Золотом храме», верность определенному моменту и стремление увековечить его придают смысл нашей жизни. Все, что мы делаем, проистекает из мимолетного, неосязаемого вдохновения. То, что длилось долю секунды, становится основой нашего существования. Это состояние, когда сознание словно вспыхивает, буддисты называют сатори. Едва возникнув, оно исчезает. Действуя наугад, мы пытаемся вернуть его. Нам хочется воскресить ушедшее в небытие ощущение. В его поисках проходят наши дни. Жизнь превращается в блуждания. Мы несемся вперед с сачком для ловли бабочек в руках, желая вновь заполучить то, что ускользнуло от нас. Очередная неудачная попытка пережить сатори подпитывает эти усилия, пока смерть не избавит нас от навязчивой идеи повторить неповторимое.

Увы, невозможно искупаться дважды в одном и том же озере. Сатори не повторяются. Бог является нам лишь однажды. Печенье «Мадлен» нельзя разогреть. И берег Байкала стал для меня настолько привычным, что я едва ли могу прослезиться.

5 июня