В лесах Сибири. Февраль-июль 2010

Вечно спешащим туристам нужны перемены. Им недостаточно увидеть солнечный лучик на песчаном берегу. Их место в скоростном поезде, перед мелькающей картинкой в телевизоре, но не в таежной хижине. По большому счету, не считая водки, медведей и ураганов, единственной угрозой для отшельника является синдром Стендаля, то есть приступ удушья перед лицом красоты.

27 мая

За семь часов, карабкаясь по крошащемуся склону, покрытому сланцем, зарослями кедрового стланика и пятнами лишайника, добираюсь до вершины, замыкающей мою «Белую долину». Две тысячи метров над уровнем моря. По ту сторону хребта начинается другой мир. Незнакомая местность — это всегда обещание. Мы окидываем ее взором, будто забрасывая сеть: чтобы укрепиться в мысли, что однажды мы отправимся туда. Когда я спущусь вниз, данное обещание продолжит жить во мне и частичка моего взгляда останется там, наверху…

Собаки сидят рядышком на камнях и внимательно вглядываются в открывшийся перед нами вид. Они созерцают

его, я клянусь! Хайдеггер ошибался, рассуждая об «обделенности» животных. Животные доверяют миру и настоящему моменту, игнорируя все умозрительные конструкции. У собаки есть мужество: она смотрит на вещи, не задаваясь вопросом, могло ли все быть иначе. Почему люди столь упорно стремятся лишить животных сознания? Тысячелетия аристотелевской, христианской и картезианской мысли приучили нас думать, что от зверя нас отделяет непреодолимая пропасть. Мы считаем, что животные безнравственны, что их действия лишены намерений, что им неведом осмысленный альтруизм. Они живут, не подозревая о своей бренности. Приспособившись к окружающей среде, они не способны открыться всей полноте реальности. Они не в состоянии сотворить новый мир. У них якобы нет восприятия, только инстинкты. Прикованные к сиюминутному, они не в силах ничего передать, у них нет ни истории, ни культуры. И, главный аргумент, никогда животное не могло и не сможет наделить какое-либо явление природы символическим значением или испытать переживание эстетического характера.

И все же, наблюдая за обитателями леса и озера, начинаешь сомневаться. Как мы можем быть уверены, что танец мошек в вечернем свете не имеет смысла? Что нам известно о мыслях медведей? И что, если каждое ракообразное благословляет прохладу воды, но просто не сообщает нам об этом и даже не надеется, что мы это заметим? Разве мы можем разгадать настроение птиц, встречающих восход на ветвях самых высоких деревьев? И действительно ли эти бабочки в ярком полуденном свете не могут осознать эстетической силы своего хореографического искусства? Шопенгауэр писал, что молодая птица не имеет представления о яйцах, для которых она строит гнездо, а молодой паук — о добыче, для которой он плетет паутину. Но что ты знаешь об этом, Артур, откуда ты получил информацию по этому вопросу, на основании какого разговора с какой птицей ты проникся столь непоколебимой уверенностью? Две мои собаки стоят лицом к озеру и смотрят на него, моргая. Они вкушают покой дня, их слюна — это благодарность. Они знают, какое это счастье — отдохнуть здесь, на вершине, после долгого подъема. И Шопенгауэр, и Хайдеггер с размаху сели в лужу. Брызги летят. Мне жаль, что ни один философ, любитель заниматься словоблудием, не станет свидетелем той беззвучной молитвы, которую два пятимесячных щенка читают перед тектоническим разломом возрастом в двадцать пять миллионов лет.

Возвращаемся к озеру. Оно скрипит в тишине вечера. Лед покидает нас со стоном.

28 мая

Провожу день за орнитологическим справочником издательства «Делашо и Нистле»: «848 видов и 4000 рисунков». Священная книга, повествующая о разнообразии живого, о бесконечной сложности процессов эволюции, о богатстве природной фантазии. Даже самый высокомерный горожанин, считающий птиц бестолковыми существами с безумным взглядом, летящими туда, куда прикажет ветер, восхитится красотой оперения фазана, куропатки или селезня.

По картинкам пытаюсь определить увиденных мною небожителей. Справочники по фауне и флоре с названиями животных и растений чем-то похожи на журналы с фотографиями поп-звезд, которых потом встречаешь на улице. Но вместо «О, это же Мадонна!» мы восклицаем: «Бог мой, это же серый журавль!»

29 мая

Я всегда ношу с собой фальшфейер — на случай, если по лесу бродит медведь. Дикая природа начинается прямо по ту сторону двери. Буферной зоны, то есть хозяйственного двора или палисадника, здесь нет. Правда, есть порог — деревянная доска, хрупкая граница между цивилизацией и таящим в себе опасности лесом. Олени, рыси и медведи разгуливают поблизости, собаки спят у входа, мухи жужжат под навесом. Разные вселенные мирно соседствуют друг с другом.