В лесу

Другим археологам этот цирк вскоре надоел, они вернулись к работе, а Мэкер показал спине Марка средний палец и зашагал к своей делянке так, словно по-прежнему находился в центре внимания. Меня внезапно охватила безудержная радость от того, что больше никогда в жизни мне не суждено стать подростком. Я затушил о камень сигарету и, застегивая на ходу пальто, зашагал в машине, когда мне словно под дых кулаком засветили. Совок.

Я замер и довольно долго так простоял, слушая, как где-то в горле отдаются удары сердца, быстрые и прерывистые. Наконец я застегнул пальто, отыскал среди скрюченных фигур Шона и через раскопки направился к нему. Голова слегка кружилась, а сам я точно воспарил на пару футов над землей. Археологи быстро поглядывали на меня, без неприязни, скорее, с нарочитым равнодушием.

Шон выковыривал совком землю из кучки камней. Из-под черной шерстяной шапки торчали провода от наушников, и Шон мотал головой в такт жестяному бумканью хеви-метал.

– Шон, – окликнул я его. Собственный голос звучал откуда-то извне.

Шон меня не услышал, но когда я шагнул ближе, на него упала моя тень, пускай и едва заметная в неярком свете, и Шон поднял голову. Он сунул руку в карман, выключил плеер и снял наушники.

– Шон, – сказал я, – мне надо с тобой поговорить.

Марк обернулся и уставился на нас, затем яростно мотнул головой и снова бросился сражаться с холмиком.

Я отвел Шона на парковку. Он уселся на капот моего “лендровера” и вытащил из кармана куртки пончик в пакете.

– Чего случилось? – дружелюбно поинтересовался он.

– Помнишь тот день, когда нашли тело Кэтрин Девлин? Мы с моей напарницей еще вызывали Марка на допрос?

Я и сам удивился, каким спокойным и непринужденным тоном разговариваю, словно речь шла о какой-то ерунде. Искусство задавать вопросы становится частью тебя, входит в твою плоть и кровь, и неважно, устал ты или радуешься, – тон у тебя всегда профессионально ровный, а каждый ответ перетекает в следующий вопрос.

– Когда мы привезли его обратно на раскопки, ты жаловался, что у тебя совок пропал.

– Угу, – промычал Шон с набитым ртом, – ничего, что я ем? Я с голоду чуть не умер, а если буду есть во время работы, наш Гитлер меня обезглавит.

– Конечно, ешь, – сказал я. – Так ты нашел совок?

Шон покачал головой:

– Пришлось новый покупать. Уроды.

– Ясно. Теперь вспомни хорошенько, когда ты видел его в последний раз?

– В сарае с находками, – тотчас же ответил Шон, – когда монету откопал. Вы что, хотите за кражу кого-то арестовать?

– Не совсем. Что за монету?

– Ну, нашел я монету, – Шон охотно пустился в объяснения, – и все сразу так оживились, потому что она очень старая, а мы на всей этой территории только десять, что ли, монет накопали. Я отнес монету в сарай с находками – показать доктору Ханту. Нес ее на совке, потому что если трогаешь старые монеты, то жир с кожи их портит или как-то так. Доктор Хант прямо в восторг пришел, тут же зарылся в книжки, чтобы определить, чего это за монета, и так до половины шестого, а потом мы пошли по домам, а совок я забыл на столе в сарае. Прихожу на следующее утро, а его нет.

– И это случилось в четверг. – Сердце у меня оборвалось. – В тот день, когда мы пришли поговорить с Марком.

Надеяться было особо не на что, поэтому я сам удивился собственному огорчению. Я чувствовал себя болваном, причем болваном очень, до крайности уставшим. Хотелось добраться до дома и уснуть. Шон покачал головой и слизал с грязных пальцев сахарную пудру.

– Не, раньше, – сказал он, и сердце у меня снова подпрыгнуло, – я, типа, забыл сперва про совок-то, он мне не нужен был, мы тогда мотыгами колупали эту дебильную дренажную канаву, вот я и подумал, что кто-то взял мой совок и забыл мне отдать. В тот день, когда вы Марка забрали, мне как раз совок понадобился, но наши все заладили: “Не-ет, это не я, я не брал”.

– Значит, по совку понятно, что он твой? И все знали, что совок тебе принадлежит?

– Естественно. На рукоятке мои инициалы, – он откусил здоровенный кусок от пончика, – я их там давным-давно выжег, помню, дождь лил, мы все несколько часов кряду в сарае просидели, а у меня есть швейцарский ножик со всякими другими прибамбасами, я накалил штопор над зажигалкой…

– Ты тогда сказал, что это Мэкер забрал. Почему?

Шон пожал плечами:

– Не знаю. Потому что он вообще на всякие тупые штуки горазд. Нахрена красть совок с моими инициалами? Вот я и решил, что кто-то просто хотел меня позлить.

– И ты подозреваешь Мэкера?

– Да не. Я уж потом сообразил, что доктор Хант, когда мы ушли, сарай-то запер, а ключей у Мэкера нету. – Глаза у него вдруг блеснули. – Это что, орудие убийства? Охренеть!

– Нет, – отрезал я. – Когда именно ты нашел монету, помнишь?

Шон, похоже, расстроился, но честно постарался припомнить – уставился перед собой и принялся болтать ногами.

– Труп в среду нашли, так? – наконец спросил он. Пончик он доел, а обертку смял и кинул в траву. – Тогда это случилось не прямо накануне, потому что тогда мы гребаную дренажную канаву ковыряли, а за день до этого. В понедельник.