В лесу

– Не знаю, – ответила Кэсси. Голос у нее был усталый и расстроенный, и от этого она напоминала подростка, по горло сытого дурацким миром взрослых. – По-моему, это наш шанс. Если мы вызовем ее на официальный допрос, она будет начеку и от всего отопрется. Мы упустим единственную возможность. Розалинд вернется домой, зная, что у нас на нее ничего нет. А так она поймет, что доказательств у меня все равно нет, и осмелеет.

Ногтем большого пальца О’Келли ковырял столешницу из ламината, явно раздумывая над предложением Кэсси.

– Если мы на это пойдем, то прицепим на тебя жучок. Твои слова против ее ничего не стоят.

– Без жучка я и сама не пойду, – спокойно сказала Кэсси.

– Кэсси, – ласково произнес Сэм, наклонившись к ней, – ты уверена, что справишься?

Меня захлестнула злость, ничем не обоснованная, но оттого не менее болезненная. Это не он, а я должен задавать этот вопрос.

– Я отлично справлюсь. – Кэсси криво улыбнулась: – Слушай, я под прикрытием несколько месяцев работала и меня не раскусили. Да мне “Оскар” давать можно.

Думаю, Сэм спрашивал не об этом. Кэсси оцепенела, просто рассказывая мне о том парне из колледжа, а сейчас взгляд ее сделался таким же отстраненным и далеким, а голос – чересчур отрешенным. Я вспомнил наш первый разговор возле ее заглохшего мотороллера и свое желание защитить ее даже от дождя.

– Может, лучше я? – чересчур громко спросил я. – Я Розалинд нравлюсь.

– Нет, – отрезал О’Келли, – не лучше.

Указательным и большим пальцами Кэсси сдавила переносицу, точно у нее началась мигрень.

– Без обид, – бесстрастно сказала она, – но мы с тобой нравимся Розалинд Девлин одинаково. Она не способна испытывать симпатию. Розалинд считает тебя полезным. Она знает, что ты пляшешь – или плясал – под ее дудку, и не сомневается, что ты коп, который, если дело дойдет до обвинений, встанет на ее сторону. Уж поверь, признаться во всем тебе и потерять такого полезного кадра – нет, на это она в жизни не пойдет. А вот от меня ей никакой пользы, и, признаваясь мне, она себя ничего не лишает. Она в курсе, что я ее недолюбливаю, но от этого власть надо мной доставит ей еще больше удовольствия.

– Ладно, – О’Келли собрал свои документы и отодвинулся на стуле назад, – давай так и поступим, Мэддокс. Искренне надеюсь, ты знаешь, о чем говоришь. Завтра утром нацепим на тебя жучок и пойдешь поболтаешь с Розалинд Девлин как девчонка с девчонкой. Попрошу, чтобы тебе выдали устройство, которое реагирует на голос, а то еще забудешь запись включить.

– Нет, – заявила Кэсси, – никаких записывающих устройств. Мне нужен радиопередатчик, а принимающее устройство пусть поставят в фургоне. Фургон должен быть в двухстах ярдах от меня, не меньше, и там же пускай сидят несколько человек на подстраховке.

– Для разговора с восемнадцатилетней девчонкой? – усмехнулся О’Келли. – Мэддокс, наберись храбрости. Она же не террористка из “Аль-Каиды”.

– Нет, она психопатка, которая убила свою малолетнюю сестру.

– Но сама она насильственных действий не совершала. – Я сказал это не для того, чтобы уколоть ее, но Кэсси, похоже, вообще не обратила на меня внимания. Ее взгляд скользнул по мне как по пустому месту.

– Радиопередатчик и подстраховку, – повторила она.

* * *

Домой я вернулся в три часа – нарочно выжидал, когда Хизер наверняка заснет. Перед этим я поехал в Брэй, к морю, и полночи просидел там в машине. Дождь наконец закончился, и в воздухе висел влажный туман. Был прилив, и я слышал, как вода заливает берег, но в сероватом сумраке видел лишь отблеск волн. Неподалеку из тумана время от времени вырастала ярко раскрашенная беседка, чтобы потом вновь раствориться в колдовской дымке. Где-то вдали грустно, на одной ноте, выла береговая сирена, а запоздалые прохожие появлялись из ниоткуда, их темные фигуры, точно зловещие вестники, плыли в воздухе.

В ту ночь я думал обо всех на свете. О Кэсси в Лионе – девчонке в фартуке, которая, лавируя между столиками на летней террасе, разносит кофе и болтает с посетителями. О моих родителях: вот они, совсем юные, собираются на танцы, расческа оставляет аккуратные бороздки в набриолиненных волосах отца, от матери терпко пахнет духами, полы ее цветастого платья задевают дверной косяк. О Джонатане, Кэтеле и Шейне: вот они, долговязые и безрассудные, щелкают зажигалкой и смеются. О Сэме, который сидит за большим деревянным столом, среди семерых шумных братьев и сестер. О Дэмьене, который в библиотеке колледжа заполняет заявку на участие в раскопках в Нокнари. Я думал о дерзком взгляде Марка – “Если я во что и верю, так это в раскопки!” – и о революционерах, размахивающих потрепанными флагами; о беженцах, которые вплавь преодолевают стремительные реки; обо всех тех, кто шагает по жизни с легкостью и ставит на карту столько, что готов бесстрашно принять любые изменения; о тех, чью несокрушимую смелость нам не постичь. И твердил себе, стараясь запомнить, что надо бы подарить маме букет полевых цветов.

24